После чего снял с плеча лук и вместе с мечом положил на землю. Выпрямился. Секунду стоял со сжатыми кулаками, а затем неожиданно бросился в атаку. В этот самый момент китаец начал двигаться. Он словно перетек из одного положения в другое - и тут же последовал удар кулака правой руки, сломавший лучнику нос. На какое-то мгновение боль парализовала мощное тело, но мастеру и этого мига оказалось достаточно. Быстрый и легкий шаг вперед вывел Чжана на дистанцию прямого удара - затем последовало несколько молниеносных, но мощных, ударов по корпусу....
Могучее тело, распластанное на траве, содрогалось от боли и издавало нечеловеческие звуки - какое-то булькающее хрипение. Оно захлебывалось своей кровью. Глаза лучника молили о пощаде, но вернуть жизнь ему уже никто не мог. Ни слова не было сказано во время этой схватки, так же молча, лучники некоторое время смотрели на Чжана, ставшего с арбалетом возле меня, потом перевели взгляды на меня. Удивление и восторг, до этого читавшиеся на их лицах, теперь стерлись, а им на смену пришла мрачная настороженность. Их понять было нетрудно, ведь теперь их жизни были в моих руках, поэтому я сам решил прервать молчание:
- Вы, парни, из вольного отряда?
Мне ответил ветеран, с сединой на висках:
- Нет. Собирались вступить в какой-нибудь из них, в Италии. Только вот не знаю, получиться ли у нас это теперь. Джона и Сэма он так же убил?
- Нет. Чжан не любит убивать людей, в отличие от вашего приятеля.
Я знал, что говорил. Как ни был жесток в бою Чжан, он никогда, без особого приказа, не убивал людей. Калечил - да! Но убивал только в самом крайнем случае, правда, без сомнений и колебаний.
- Сэр, вы хотите сказать, что они живы? - теперь не удержался от вопроса молодой лучник.
- А тебе что за забота? - в свою очередь я поинтересовался у него. - Они тебе кто? Родственники?
- Джонни его младший брат, - сказал, как отрезал ветеран.
- Ясно. Продолжим разговор.
- А есть ли смысл в этом разговоре? - спросил Уильям. - Разве после всего....
- Я не собирался и не собираюсь вас убивать, если ты это имел в виду. Я даже хотел предложить вам больше. Если мы едем в одном направлении, так почему бы нам не проехать часть пути вместе? Если, конечно, - я указал на труп лучника, лежавшего посредине поляны, - он не станет препятствием.
- Питер Дженкинс, по кличке Боров, был скорее плохим человеком, чем хорошим. Но не людям судить, а Богу....
- Сэм, будь честным перед самим собой! Ты ведь прекрасно знаешь, что Боров не зря носил свою кличку!
- Стоп, парни! Так как вам мое предложение? Принимается? Или мы разбегаемся?
- Гм! Хуже не будет, сэр, если мы с вами поговорим.
Из разговора с командиром лучников, Сэмом Уилкинсом, я узнал, что их отряд является группой английских стрелков, отслуживших свой срок, но не поехавших на родину, а решивших податься на вольные хлеба. Отряд насчитывал около сорока человек. Они были наслышаны о подвигах отряда Джона Хоквуда, а также других англичан, удачно воевавших в Италии, и теперь хотели стать наемниками. Все они были опытными воинами, не раз пересекавшие залив и имевшие за плечами не одно сражение.
Три дня тому назад их группа остановились на ночевку на опушке этого леса. Пока остальные готовили лагерь, трое лучников отправились на охоту и больше не вернулись. Их ждали и искали двое суток, пока не обнаружили повешенными на крепостной стене замка графа де Брассье. И вот теперь уже второй день они буквально рыщут вокруг замка в надежде, что тот высунется из своего логова и получит то, что ему причитается. Несколько добрых английских стрел. Но буквально вчера от местных крестьян они узнали, что шайку Живодера кто-то сильно на днях потрепал и тот теперь сидит безвылазно в своем змеином гнезде. Чувство мести несколько охладело за эти несколько дней, и лучники решили продолжить свой путь в Италию. И сейчас мы встретились только благодаря тому, что они, как и я отправились на охоту, чтобы запастись продовольствием перед дальней дорогой. Я, в свою очередь, рассказал им нашу историю, и когда лучники узнали, что мы именно те люди, кто потрепал отряд графа на дороге, недоверие и настороженность исчезли сами собой, и мы получили приглашение перебраться в их лагерь.
По прибытии к ним, я отдал пленного разбойника лучникам, чтобы показать им свою к ним расположенность и тем самым убрать малейшее недовольство между нами. Я не видел, что лучники делали с пленным, но его истошные крики еще минут пять стояли у меня в ушах, даже после того, как он замолчал навечно.
Сам лагерь представлял собой три десятка шалашей, скрытых в полосе кустарника, на самой окраине леса. В лье от него высились серые стены замка рыцаря - разбойника, стоявшего на каменистом плато, покрытым чахлой травой, из которой, точно ребра истощенного человека, проступали разрушенные ветрами остатки горного хребта. Именно поэтому, как я узнал позже, замок не был окружен рвом, так как для скальной породы, на которой он стоял, кирок и лопат было явно недостаточно, тут мог помочь только динамит.
Не успели мы устроиться, как к поляне лучников неспешно приблизилось двое всадников, которые с удивлением уставились на меня и на мой шатер. В свою очередь, я с не меньшим удивлением разглядывал двух французских дворян, беспрепятственно въехавших в английский лагерь. В момент их появления я стоял у входа в свой шатер вместе с командиром лучников, Сэмом Уилкинсом и вел беседу о всевозможных способах проникновения в замок. При виде подъехавших всадников разговор сам собою прервался. Чем больше я их рассматривал, тем больше росло мое удивление. Вид у них был, честно говоря, как у бомжей, если бы подобные отбросы общества существовали среди дворянского сословия. Седла с высокими луками, были настолько потерты и покрыты трещинами, что, по всему видно, достались им в наследство, по меньшей мере, от отцов, а кольчуги, в которых было больше ржавчины, чем металла, и укрывавшие их тела от шеи до колен, явно досталась от их дедов. На обоих были старые, порыжелые от времени, сапоги и выцветшие до такой степени плащи, что их первоначальный цвет угадать было практически невозможно. Оружие выглядело под стать их доспехам. Древки копий за долгие годы покривились от сырой зимней погоды, а висевшие на передней луке шлемы представляли собой старые стальные котелки с потертой кожаной подкладкой. Я попробовал рассмотреть герб на ближайшем щите, но скоро понял, что зря теряю время. Тот был настолько обшарпан и испещрен вмятинами и зарубками, что рисунок на нем представлялся набором из десятка тусклых и грязных линий и пятен. Их боевым коням стукнуло, как минимум, лет по десять. Мерины имели костлявые бока и прогнутые спины. Мне приходилось видеть обедневших рыцарей, но эти явно докатились до полной нищеты. Чуть позже, когда мы представились друг другу, я с удивлением, настолько те были не похожи друг на друга, узнал, что это родные братья. Разница в пять лет, конечно, сказывается, но не до такой степени.
