– Да! Это моя земля! Земля медвежьего рода! – он даже не отдавал себе отчет, что говорит по-словенски.
– О как!
Разбойник в зеленом плаще, сделал несколько шагов навстречу. Остальные тоже подались вперед, но остались чуть позади.
– Вот ведь встреча, – продолжил гнусавый, – так, значит, ты Баар?
Павел едва заметно кивнул головой.
– Вот это нам повезло, – ухмыльнулся гнусавый.
Он подошел почти вплотную к вепсам. Павел осторожно взглянул в лицо говорившему. Что-то подсказывало ему, что этот гнусавый в зеленом плаще и есть главарь разбойников. В памяти всплыли картинки, так часто мелькавшие на телевизионных каналах: бородатые дядьки в камуфляже с автоматами наперевес, и голос… Голос за кадром: «это предводитель незаконных вооруженных бандформирований, известный под кличкой…»
– Ну а я Бокул, – он вновь ухмыльнулся. – Людишки Шибайлой[2] кличут. Разве не слыхали?
Запах гнилых зубов и еще какой-то гадости ударил Павлу в нос.
– Ну что ты жрешь?.. – еле слышно буркнул Павел, зажал нос и отвернулся.
– Так вы что, про Бокула Шибайло не слыхали? – гнусавый обвел взглядом своих подельников и в голос заржал.
Дружки поддержали главаря дружным басистым хохотом.
– Они не слышали… Ха-ха-ха.
– Ишь ты, чувахлай[3] какой!
– Ха-ха-ха…
– Га-га-га…
Юски протиснулся между Бокулом и Павлом.
– Слыхать-то мы слыхивали про тебя и головников[4] твоих, – смело начал вепс, – но только сказывают, что ты, промышляя у Новгорода, крепко насолил тамошнему боярину.
– А, значит, слышали-таки, – обрадовался Шибайло своей громкой славе, что дошла и в эту, забытую богами, глушь.
– И еще ведаем, как ты едва пяты свои едва унес от железа каленого, коими боярин тот попотчевать тебя обещался. Посему вижу, утек ты от боярской руки. Чай, поди, и порты промоченные ужо поменял!
Ни Павел, ни Юски не заметили, как гнусавый коротко взмахнул правой рукой. Кулак предводителя головников резко влепился в грудь вепсу. Юски широко хватанул ртом воздух и согнулся. Второй удар в челюсть отбросил его на Павла, и тот, успев подхватить товарища за подмышки, не дал ему упасть.
– Гляжу, много ты знаешь, чудин, – левый глаз главаря задергался пуще прежнего, – смотри, язык твой можно и укоротить.
Павел приподнял вепса и шепнул на ухо:
– Обожди… Не шуми…
– Ладно, хватит лясы точить. А ну-ка броднички,[5] вяжите этих бздыхов,[6] – обратился Шибайло к своим дружкам, – да покрепче вяжите.
Бродники вмиг скрутили обоих, накрепко связав руки за спиной веревками.
– Вы теперь мои яшники,[7] – твердо заявил главный бродник, глядя прямо в глаза Павлу, – так что не балуйте, а там ужо решим, что с вами делать.
Я по лесам-полям гуляю,
Купчишков крепко я пугаю.
Ну бродник я, что вам за дело?
Коли меня так жисть заела!
Песня бродников
Идти со связанными за спиной руками было неудобно, да еще промокшая обувь из лисьей шкуры сбилась и мешала переставлять ноги. Павел старался удержаться и не упасть, все время спотыкался и запутывался в сползающих с ног кусках шкуры. Однако, видимо, бродники никуда особо не торопились, посему шли не спеша, давая яшнику возможность самому справляться с намокшей и ставшей неудобной обувью. Благо это мучение длилось недолго, и вскоре они вышли на елань,[8] где стояли два больших вепсских шалаша – тот самый рыбацкий летник, о котором говаривал Юски.
– Что, признал родимые места? – ехидно спросил яшников длинный, как жердь, бродник.
Те не ответили.
– Ростик, – обратился старшой к длинному, – веди яшников к березе, да ноги им спутай!
Пока Ростик выполнял распоряжение Бокула, остальные бродники развели костер и принялись обжаривать на огне куски мяса.
– Сидите покудова, – буркнул Ростик и не преминул больно пнуть ногой Юски, – не юрите![9]
Вскоре от костра распространился чудный запах поджаренного мяса, желудки пленников заурчали. У Павла сразу потекли слюнки, и ничто не могло заглушить проснувшийся голод, ни переживания, ни их новое, весьма печальное положение. Паша жадно сглотнул слюну и чуть не подавился.
– Блин, эх, – он чертыхнулся, – может, и нам дадут мяска пожевать, а то у меня еще с прошлой твоей утки, Юски, до сих пор свербит во чреве.
– И не надейся… Не дадут, тати криволапые.
Юски оказался прав, кормить их и не собирались. Они просидели до самого вечера в гордом одиночестве. Руки и ноги давно уже затекли, и оба они впали в притупленное состояние дремоты. Про голод и жажду пришлось позабыть, теперь хотелось только одного: избавиться от пут, встать и размяться.
Когда стало смеркаться, к ним подошел Бокул и еще один разбойник с темной жидкой бородой и огромными черными усищами. И имечко у него было подходящее.
– Черноус, – обратился к нему главарь, – неси-ка тюльку.
Черноус принес от костра увесистое полено и поставил напротив пленников. Бокул водрузил на тюльку свой бандитский зад и упер руки в колени.
– Ну что, Баар, – начал он, – надо бы покалякать о твоем откупе.
Павел дернул ногами.
– Сначала развяжи, – потребовал он, – иначе сговору не будет.
Главарь склонил голову набок, с хищным прищуром оглядел обоих яшников.
– Черноус, развяжи обоих, – распорядился он, хитро подмигнув своему подельнику.
Головник с тараканьими усами освободил пленников от веревки и, достав из-за пояса топор, встал позади главаря.
– Можете встать, – дозволил Бокул, – только не юлите. Черноус у нас славно орудует топором, тюк – и утащат вас ляди[10] под коряву колоду.
Черноус усмехнулся, – мол, главарь у нас знатный шутник!
Пленники едва поднялись на ноги, встали и принялись переминаться с ноги на ногу, одновременно потирая руки, чтобы разогнать застоявшуюся кровь.
– Не будем долго кружить, – начал Бокул, – какого добра твои людишки за твой выкуп собрать могут?
– А что ты сам-то хочешь? – вопросом на вопрос ответил Павел, решив проверить главаря на жадность.
– Серебро есть?
«Все они одинаковы, – подумал глава медвежь-его рода, – с серебром-то оно, конечно, легче бегать…»
– Нет, – твердо ответствовал Павел, – откуда же ему взяться-то?
– Ой, не юли, Баар, не надо…
С этими словами предводитель разбойников порывисто вскочил и оказался лицом к лицу с Павлом. Он коротко глянул в глаза яшнику и двумя руками рванул рубаху на его груди, да так быстро, что Павел не успел среагировать. В следующий миг волосатая рука главаря сорвала с шеи главы медвежьего рода кожаный шнурок.
