— Вам следует уйти и не возвращаться, забыть и не вспоминать.
Мы с Олафом онемели — тролль, пригвоздивший нас к месту тускло светящими глазами, впервые открыл нам мысли… Мы и не думаем об оружии — и Олаф не думает… Какое здесь оружие, когда перед нами — каменный великан, придавивший нас жестоким взглядом и прогнавший прочь четким мысленным приказом… Тролль не стал долго ждать и исчез… Исчез и оставил нас немо смотреть на осколки замерзших вечным холодом камней…
Облегчение, хоть и с запозданием, но пришло ко мне… Олаф, хоть и не сразу, но разозлился… Но Фламмер… Он так и стоит, замерши у скалистой стены и смотря в простертое перед ним сумрачное небо… Он не горит красным огнем — он полыхает синим пламенем, сжигающим и нас, и его…
— Что, Фламмер, убедились, что на вершине Тилл-Фйэлл стоит каменный великан, смотрящий на Хантэрхайм и исчезающий с появлением воинов этой великой северной твердыни?!
— Он не исчез, Олаф. Он здесь. Я вижу его.
Олаф сорвал маску, вглядываясь в скальные осколки хищно сощуренными глазами… Я осмотрелся, стараясь выровнять сбившееся дыхание, но не увидел…
— Он исчез, Фламмер!
— Он здесь… Я вижу…
— Нет его, Фламмер!
— Его нет… Но обрывки его мысленного фона…
— Фламмер!
— «Защитник»… Он не видел… Он видел только искажение… Он видит искажение и теперь…
«Защитник», видно, предоставил офицеру подробный отчет… Теперь он согласно склонил голову, отвечая нашему не заданному вопросу… Олаф схватил офицера за плечи, но сразу отпустил его, словно обжегшись…
— Что это значит, Фламмер?!
— Он — этот «тролль»… Он ушел в искаженное пространство… Он здесь… Он в искаженном пространстве…
— Фламмер, разъясните!
— Ты думаешь, что он пришел из ниоткуда и ушел в никуда, Олаф? Нет. Он пришел из другого пространства.
— Ясное дело — он из Тролльхайма! Он тролль, Фламмер!
— А что такое Тролльхайм, Олаф?
Олаф дернул плечами…
— Место, откуда приходят тролли, — их царство, их крепость!
— Это другое пространство.
— Ясное дело, что другое!
Фламмер впился огненным взглядом в Олафа… Пронизывающий ветер спутал его волосы с мехом снежных зверей… Его голова покрыта оскаленной пастью звериной шкуры, а из пустых глазниц зверя сверкают его разящие грозой глаза… Острые когти ударяют ему в грудь с порывами ветра… И офицер задыхается в огне, смотря на него… Он сорвал маску, дыша холодом, но все равно задыхается в огне… Он падает на руки машины… закрывает глаза…
— Фламмер, вы что делаете?!
Я оттолкнул Олафа, просто разъяренного происходящим, опускаясь на колени рядом с офицером…
— Капитан, что же это вы так?.. Так нельзя… Здесь не место… Нам надо уходить… Тролль велел нам уйти… Он разозлил Олафа… Не злите Олафа хоть вы…
Офицер глаз не открыл — он отключился, и с этим уже ничего не поделаешь… Он не смог побороть страха… И не смог выбрать одного сильнейшего страха, способного перекрыть остальные — слабейшие… Я недооценил его ума… Он понял, что у него нет выбора, — что Олаф не отсоединим от охот и схваток в этих снегах, и вообще, — от этого вечного льда… Он понял, что между ними невозможно выбирать, — между Олафом, снежным зверем и каменным великаном… Они так же связаны друг с другом, как север и северное сияние… Это просто — неотъемлемые части этого замерзшего мира… Это — его составляющие части…
— Поймите же, наконец, что происходит здесь — в снегах территорий Хантэрхайма… Поймите же, что здесь нельзя иначе, а можно только так… Вы сделаны не для этого, и вам не место здесь… Но вы здесь, и вам нельзя вернуться… Вы только потерпите — и привыкнете… И к крови привыкнете, и к грязи, и к голоду… И к жестокому духу Олафа, и ко злым зверям… И к молчанию мороза, и ко мгле метели… И к войне, и к преследованию… И к троллю, и к другим таким… Вы ко всему привыкнете… Как я… Только потерпите… Как я…
Я встряхнул его, но он не отреагировал… Тогда я потащил его к стоянке «стрел», не обращая внимания на Олафа, зло которого сдерживает теперь только «защитник»…
Из хватки машины Олаф вырваться не может, хоть и рвется… Он взбешен — тролль же его просто послал… Он осмелился отдать Олафу приказ, когда никто не смеет… Олаф отомстил бы троллю и успокоился… Но тролль же — исчез… Его поступок остался безнаказанным… Я знаю, что нам придется принять условие тролля как данность… Но Олаф… Он не сможет с этим смириться… Олаф не покорится «защитнику»… и приказу тролля… и разуму… Он — Зверь…
Я с трудом стащил офицера к «стрелам» и подключил защитное поле, втаскивая в него Фламмера… Я снял маску с его бледного лица и ударил по щеке открытой ладонью… Фламмер открыл глаза, но взгляд у него еще не осмысленный…
— Соображайте же скорее…
— Нам надо уходить отсюда…
Я сокрушенно покачал головой…
— Я знаю… Но я не могу… Только, когда Олаф подключит разум…
— Он — изверг, готовый сдирать шкуру живьем, как со зверей, так и — с людей… Он — истязатель, хуже карателей порядка…
— Нет, что вы… Он просто боец, который просто оборотень… Ему снова надо помочь снова стать человеком…
— Он не станет человеком… Его не страшит ни своя, ни чужая смерть… Он безбоязненно подступает и к безумному бреду, и к настоящему противнику… Его не пугают, как кошмары, так и чудовища…
— Нет, что вы… Он отличает сны от яви…
— А я теперь не отличаю… Я не должен верить всему, виденному мной среди вечных льдов Хантэрхайма…
Олаф, отпущенный «защитником», слетел к стоянке машин… Он потратил силы, стараясь высвободиться, и в изнеможении рухнул на колени у отключенной «стрелы»… Но его глаза до сих пор сковывает прочная сталь, не давая ему видеть… Он поднял голову, вперяясь этим ненормально холодным и твердым взглядом в офицера…
— Не верите своим глазам — не верите себе.
— Я не должен верить никому и ничему среди вечных льдов Хантэрхайма…
— Не верите никому и ничему — не сражаетесь ни за кого и ни за что.
— Только за Хантэрхайм…
— Вы не служите Хантэрхайму. Вас не защищают и не порабощают его крепостные стены. Вы свободны, Фламмер. Вы вольный охотник.
— Я — офицер Хантэрхайма…
— Офицер Хантэрхайма, дышащий вольным ветром северной пустыни.
— Вольный ветер?.. Я ваш пленный… Я ваш пленный, который вынужден стать вашим командиром…
— Вы станете. Но только, когда станете охотником.
Фламмер не полыхнул на Олафа синим пламенем, как я ждал — вернее, как надеялся… Офицер смерил его погасшими глазами — даже не равнодушно… На его лице нет выражения — на нем не отпечаталось даже безразличия…
