Дем Михайлов - Эхо войны

Упав на колени, я разгреб песок, обнажая металл люка. Сорвав ключ с шеи, провернул его в скважине замка. Отойдя чуть в сторону, вытащил из груды обломков пыльный булыжник, спрятал под него ключ, присыпал все песком. Вернувшись к люку, спустился в темную берлогу пахнущую родным запахом.

Дома…. Я дома. Я снова дома….

Опустившись на кровать, минут десять сидел неподвижно, уронив руки, повесив голову, опустив плечи. Собирался с силами и мыслями, прогонял все заново в голове. Искал изъяны в плане и по-прежнему находил их в изобилии. Что ж… поделать нечего. Я сделал все что мог, упростил все, как только мог, очистил от ненужной шелухи — Заповедь Тимофеича эхом звучала в моей голове «чем проще — тем лучше», «чем проще — тем лучше». Куда уж теперь проще….

Мягко встав, принялся раздеваться. Содрал с себя защитную одежду из вараньей кожи, бросил ее на кровать. Из ящика достал рваные лохмотья, набросил на плечи эти нестиранные тряпки — одежда моя и пострадала так вместе с моей кожей в одной из охотничьих вылазок. Такие дыры не зашить, но сейчас это только играло мне на руку.

На кровать же я выложил все метательные ножи, уложил рядышком лопатку, чуть поодаль опустил рюкзак. Из другого ящика достал три грубых метательных ножа — не моих, сделанных грубо, воздух режущих из рук вон плохо. Заменил крепкую обувь расползающимися кедами подвязанными бечевкой и проволокой. Вроде бы и все…. Ах да…. Из угла я достал пропитанный солярой рюкзак завернутый в пакет. Достал его, развернул, забросил внутрь пару кусков мяса, баклажку с плещущейся на донышке мутной водой. Туда же поместил несколько безделушек, перочинный разболтанный нож, не работающие карманные часы, сломанную зажигалку и полупустой тюбик какого-то крема — немного намазал его на лоб и щеки. Прямо поверх песка застывшего на моем лице сплошной коркой.

Все…. Все….

Я постоял еще минуту, решил ничего не добавлять к облику. Еще несколько минут потратил на последние приготовления. А затем покинул берлогу, надежно закрыл люк, набросал сверху песка. Поправил на плече рюкзак воняющий солярой и маслом, нащупал взглядом направление и сорвался на бег. Моя душа рвалась вперед, мое нутро требовало решить уже, наконец, это столь важное дело.

Пройдя насквозь через руины окраинного микрорайона, я пересек заваленную песком и мусором дорогу, круто свернул и, не останавливаясь, побежал дальше, хрипло крича и запалено приседая через шаг:

— Битум! Я Битум! Братва! Быстрее пустите!

— Эй, замри придурок! — гневно крикнул рослый мужик в рваной кожаной куртке, стоявший у стены из красного кирпича. За его спиной — еще десяток мужиков вооруженных тесаками, парой ружей, арматуринами.

— Я Битум! Битум! — орал я, переходя на шаг.

— Пошел нахер отсюда!

— Стой, Никло! — крикнул стоящий позади, быстрым шагом направляясь ко мне — Это тот охотник, что ушел с бессадулинскими и русскими в пески! Тот Битум!

— Да! Да! — судорожно закивал я и со страхом взглянул через плечо — Я только вернулся! Татарин прознал! Прознал! Послал людей!

— Вы вернулись? Вы уже вернулись? — заорал Никло, хватая меня за грудки и бешено тряся — Отвечай, гнида! Уже вернулись? С грузом? Что привезли с собой? За чем ездили? Стволы хапнули? Огнестрелы хапнули, спрашиваю тебя, сопля ты гнойная!

— Я один, один вернулся — ощерился я безумно — Но мы дошли до места! Дошли! Там много чего! Ай много! Оружие! Оружие! И золото! Я знаю где это место! Могу показать дорогу! Но не забесплатно! Ой не за бесплатно! Хочу двух девок прямо сейчас! Ящик настоящего коньяка! Три коробка травки! Прямо сейчас хочу!

— Я тебе сейчас харю вскрою вот этим ножом! — к моей щеке прижалось лезвие внушительного тесака, потекла кровь. Я возмущенно заорал, задергался, захрипел:

— Режь! Режь! Только я знаю место!

— Стой, Никло! — зарычал старший — Спятил? Ведите его внутрь! Быстро!

Два бугая подхватили меня с боков, приподняли над землей и словно кутенка с легкостью затащили внутрь. Несколько рук охлопали меня со всех сторон, забрали найденные ножи, сорвали с плеч рюкзак, сорвали рваную рубаху и обувь. Я остался в одних штанах.

Делать было нечего. Показывая всем свое грязное, худое и пахнущее пустыней и солярой тело, я выпятил грудь, поднял подбородок:

— Только Пахану расскажу! Я знаю, где место! Только ему покажу! Мог бы и Татарину рассказать, но я в курсах что почем, кто на самом деле городом рулит, знаю отчетливо. Я к Пахану со всей душой!

— Ты у меня ща запоешь — мрачно пообещал мне угрюмый Никло.

— Да глохни ты уже — рявкнул вошедший в коридор крупный мужчина далеко за сорок, явно слышавший все мои слова — Ты Битум?

— Да! Я! Охотник! Проводник!

— Точно, именно тебя описывали — кивнул мужчина, внимательно оглядывая меня с ног до головы — Видать нелегко пришлось.

— Там кучу народу положили — сумасшедше осклабился я — Кучу! Долбанную кучу народу положили и нассали сверху, а затем подожгли! Дым! Огонь! Пыль! Яма! Я видел долбаную гребаную чертовую проклятую Яму своими глазами! Своими глазами! Ясно? Я видел! А как русские палили во все стороны! Как строчили из пулемета! Мясо кусками во все стороны! Оторванные руки! Черт! Черт! Выпить мне! Выпить!

— Дайте ему. Пусть поправит здоровье.

Мне в руку всучили граненый стакан, доверху налитый самогоном. Я в три глотка жахнул всю дозу и утробно застонал, чувствуя обжигающий огонь полившийся по телу. Утер заслезившиеся глаза, повторил:

— Только Пахану! Все расскажу! Мне много не надо, че там…. Кропаль возьму. Немного того, немножко сего.

— Ты выпей еще!

— Нет! Напоить хотите?! Нет! — отшатнулся я от следующего стакана.

— Силком вольем — пообещал Никло, но я бесстрашно улыбнулся и сплюнул ему под ноги:

— Пошел ты чучело придверное.

Дых!

Я улетел вверх тормашками, врезался в стену. Меня тут же подняли на ноги, пощупали бережно голову — по которой и врезал Никло. Его самого сразу четверо с криками и матами оттаскивали в противоположный угол, Никло отбивался, бешено орал:

— Порву сучару! Порву! Пустите!

В дверь вбежал совсем молодой парнишка. Шепнул что-то на ухо старшему. Тот кивнул, взглянул на меня, велел:

— Руки к потолку подними.

С пьяной ухмылкой я послушался. Меня тщательно ощупали, проверили подмышки, ладони. Глянули даже за ушами. А затем приказали опустить руки и следовать за ним.

Кажется, самый главный в этом большом Красном Доме решил увидеться со мной лично.

Какая большая честь для простого грязного охотника….

Шагнув в распахнутые двери, я замер на месте, не дожидаясь приказа сопровождающих меня охранников. Я само послушание. Я сама робость. Я само восхищение и почтение. Я в логове Пахана. И я стараюсь не прищуриваться от исходящего отовсюду блеска.