Дем Михайлов - Эхо войны

Золото. Золото. Золото. Повсюду золото.

Огромный прямоугольный зал набит им до отказа. На желтом фоне мерцающего металла практически не заметна мебель из светлого дерева.

Пирамиды из желтых слитков, груды монет и всевозможных ювелирных украшений на многочисленных столах и полках. Несколько хрустальных ваз доверху наполнены золотыми зубами.

Повсюду этот мягко мерцающий в свете настенных ламп металл. Абсолютно бесполезный с моей точки зрения мусор. Негодный ни для чего.

Но я ничем не выдал своего мнения. На моем растянутом в робкой улыбке пьяноватом грязном лице не дрогнул ни один мускул. Почтительно согнув спину, я склонил голову к роскошному ковру и тихо произнес:

— Хозяин.

В ответ послышался хриплый гнусавый голос. Голос Пахана сочился, просто истекал важностью и одновременно радушием.

— Ну-ну, чего уж там, Битум. Как говорят на Востоке: проходи дорогой, гостем будешь! Не стой на пороге.

Только после приглашения я медленно поднял голову и почтительно приложил раскрытые ладони к груди. Мой взгляд медленно прошелся по полу, по столешнице массивного стола, по большому брюху, по груди и остановился на жирном небритом подбородке Пахана. Поднимать взгляд выше я не стал. Не хотел встречаться с ним взглядом. А внешность его я и без того знал досконально, до мельчайшей черточки и морщинки на лице.

— Благодарю, Хозяин.

— Сказал же — чего уж там. Зови меня как все: Пахан — прохрипел второй хозяин нашего затерянного в пустыне городка.

Надо же, насколько приятно чувствовать себя уникальным. Единственным в своем роде. Именно поэтому злобный Пахан снизошел до приветливого тона.

— Слушаюсь, Пахан — произнес я вслух, не забыв показать угодливой улыбкой как мне приятно это снисхождение.

Внутри меня все дрожало. Лишь неимоверным усилием воли я удерживал мышцы от судорог. Плохо. Самоконтроль стремится к нулю.

— Ты присаживайся, присаживайся — унизанная золотыми кольцами и перстнями рука указала на кресло перед хозяйским столом.

— Да что вы, Хоз… Пахан. Я постою — суетливо замахал я руками, опасливо косясь на массивное кожаное кресло довоенных времен — Испачкаю, не дай Бог. Пахан,… дозволь сказать.

— Говори, говори — приветливо закивал тот — За тем ведь и пришел.

— Я… я знаю место куда ездили русские! — выпалил я единым махом, повторяя то, что он уже знал от своих людей — Только я один знаю! Больше никто! Из бессадулинских в город не вернулся никто, а русские свернули на трассу, что в двадцати километрах от города. Назад они точно не вернутся! А там… там столько всего! Одних только калаш… — запнувшись на полуслове, я оглядел кабинет и, воззрившись на Пахана, неуверенно продолжил — Много чего там есть…. А я только часть видал, там этих ящиков не счесть…. Ящики! Ящики! Ящики! Коробки! Там столько всего….

— Погодь-ка! — остановил меня Пахан, правильно поняв причину моей заминки. А я в который раз удивился, что в его речи не проскальзывает ни единого матерного или жаргонного словечка.

Он в свою очередь внимательно оглядел просторный кабинет, задумчиво поцыкал зубом. Помимо нас двоих, внутри золоченого логова было еще шесть человек. Слишком много лишних ушей. Трое охранников, с пистолетами в поясных кобурах, еще трое — явно приближенные Пахана. Одеты солидно — по нашим городским меркам — плюс не стоят, а вальяжно сидят в кожаных креслах за отдельным столом из полированного дерева. Один вертит в пальцах писчую ручку, перед ним раскрыта папка с чистыми и немного пожелтевшими листами бумаги.

— Ребятки, вы пока выйдите — кивнул Пахан охранникам — Чего попусту стоять и уши греть. Да двери поплотнее, поплотнее притворите.

Охранники молча вышли, не прекословя ни единым словом. Дисциплина строжайшая. А тощего пустынного охотника Пахан, не боялся совершенно. Меня тщательно обыскали, рюкзак с вещами остался внизу, а перед оставшимися в кабинете людьми картинно лежат их тускло поблескивающие пистолеты. Перед Паханом револьвер, повернутый дулом ко мне. Четыре ствола против одного тощего и почти голого босого доходяги чудом вернувшегося из гибельных песков — измученного и полумертвого.

Тихо клацнули закрывшиеся толстенные двери, в кабинете осталось только пять человек. Минус трое.

— Говори — велел Пахан, в его глазах полыхало яростное нетерпение.

— Чем бы нарисовать! — воодушевился я его вниманием — Я нарисую, Пахан! Карту такую нарисую — слепой по ней пройдет! Мне бы карандаш… и немного выпить, а? Грамчиков сто хотя бы.

— Налей ему — хозяин кабинета кивнул самому молодому и подтянутому из сидящих за отдельным столом. Рядом с ними, на широком подоконнике окна, стояло несколько солидно выглядевших бутылок, столько же пузатых графинов. К ним тот и шагнул, подцепил стоящий на подносе стакан, звякнул им о горлышко бутылки.

Громко и жадно сглотнув, я потер руки с лихорадочным возбуждением алкоголика, мелко-мелко шагнул к разливающему, тоненько и трусливо пропищал, сам боясь собственной наглости:

— Можно и чуток больше. Сто писят грамчиков… но если это спирт, то и сто просто отлично. За здоровье Пахана опрокину стопочку с удовольствием! За Пахана здоровье….

— Плесни, плесни — добродушно хохотнул Пахан за моей спиной — Заслужил он. Плесни ему….

Это был последний раз, когда он при мне смеялся. Продолжая угодливо улыбаться, я поклонился Пахану до самого пола, проводя при этом руками по лбу и щекам. А когда выпрямился, то коротко и резко взмахнул рукой. Шагнув к окну, сорвал с пояса разливальщика его же нож, ударил раз, снова шагнул к столу и ударил еще дважды, стараясь бить глубже и чуть поворачивать лезвие.

Хрипы. Хрипы. Хрипы…. Обильно полилась на полированную столешницу кровь, глухо ударилась головы о дерево. Мягко упало тело мужчины стоявшего у подоконника. Я успел выхватить из его руки хрустальный бокал, чуть отхлебнул. Коньяк… очень хороший коньяк…. Наверное….

Я нанес ножом еще три контрольных удара по податливым телам, после чего подошел к столу Пахана, поставил на столешницу бокал, положил нож. Подхватил кресло и, на руках отнеся его с натугой к дверям, подпер их створки. Мягко провернул собачку хорошо смазанного замка, накинул стальной крючок, закрыл засов. Все проделал бесшумно. Тут все готово….

Я вернулся к столу хозяина кабинета, безразличным взглядом скользя по обильным россыпям золота. Уселся на стол, взял в руки бокал, сделал еще глоток и только затем взглянул на Пахана. Тот едва слышно сипел и глядел на меня, буровил умоляющим взглядом, его руки продолжали свободно лежат на столе, правая ладонь в паре сантиметрах от рукояти револьвера. Но дотянуться он не мог — тело больше не подчинялось ему.