Стащив наушники, Тимур сдвинул дверцу и первым выбрался наружу.
Конечно, у Могильника не было четко обозначенной границы. Никто не расставлял вешки, не втыкал полосатые столбы, не прокапывал контрольную полосу. С этой стороны условной границей Могильника служило длинное и узкое кукурузное поле. Ярко-жёлтая полоса тянулась недалеко от холма — сухо шелестели листья, постукивали на ветру початки. Дальше начиналась безымянная заболоченная речушка, лабиринт камышовых зарослей, островков травы, омутов и заводей стоячей, затянутой ряской воды.
После зигзагов и прочих кульбитов невысшего пилотажа, которые Растафарыч выписывал над Зоной, мутило. Тимур поднялся на вершину и лёг там, уставившись в небо.
Когда желудок пришёл в норму, он сел. Растафарыч и Вояка устроились на камнях перед ним, обнявшись. Трудно было представить себе кого-то более непохожего: увешанный хипповскими фенечками тощий патлатый мужик в голубых джинсах с дырищей на колене и в рубашке с обтрепанной бахромой — и конопатая девчонка в белой больничной рубашке, с двумя косичками, русой челкой, вздёрнутым носом и общим боевым выражением маленького личика. Но то, как они прильнули друг к другу… При виде этого Тимур вдруг показался себе старым-старым. А ещё он подумал: противоположности сходятся. Потому что у них же единство… но ещё у них и борьба — так, кажется, учили в интернатской школе.
— Рассказывайте, — буркнул он. — Как вы там оказались?
Вояка поежилась, и Растафарыч обнял её покрепче.
— Опыт надо мной проводили! — выпалила она. — А потом и над ним хотели. Начальник их, седой этот, один раз упомянул, что мы — подопытные! Как кролики какие-нибудь или крысы лабораторные… Гады они, суки распоследние!
Тимур перевел взгляд на Растафарыча:
— Ладно, давай ты, только внятно и по порядку.
— Если по порядку, мэн, то дело так было… — рассудительно начал тот.
Выяснилось, что штопаные мазафаки, закопать их всех в конопле, не поверили, будто нападение на микроавтобус было осуществлено без участия водителя, и решили, что он — наводчик в доле. И поэтому, когда Маша привела его на базу НИИЧАЗа в бывшем колхозе «Красные Знамена Октября», Растафарыча схватили. Как и саму Вояку — она, провожая спутника, подошла слишком близко к базе, наблюдатель с вышки заметил, что «предатель» был не один, и как только его взяли, была выслана погоня.
Они некоторое время отдыхали в глухом подвале, а потом обоим надели чёрные мешки на головы и стянули руки за спиной. Дальше был полет и лаборатория. Мешок с головы Растафарыча стащили лишь после того, как он уже сидел на стуле перед лежанкой, к которой пристегнули ремнями Вояку.
— А что за опыт? — спросил Тимур. — В чём он заключался?
Машка всплеснула руками, Растафарыч снова покрепче обнял её, и она прильнула щечкой к костлявому плечу.
— К башке провода присобачили и давай уколами колоть!
— Уколами?
— Ну, такими… электрическими. От них в голове так пусто-пусто стало, поплыло всё, а потом… Потом я странное увидела. Вроде коридора тёмного, в конце его свет. Полетела к нему. Но тут стрельба поднялась, крики. Темно стало. Потом он, — Вояка ласково ткнула Растафарыча под ребра острым локотком, — меня отстегнул. Я, конечно, не сразу поняла, кто это, темно ж, но он зашептал на ухо…
— Так это тебя убивали медленно на той лежанке, — понял Тимур. — Чтоб «слизень» твое сознание в себя засосал, а они чтобы приборами это измерили. Потенциалы там всякие электрические и другое…
— Чего? — Она воззрилась на него.
— Опять заговариваешься, школьник? — спросил Растафарыч. — Тогда про брата во сне что-то толковал, теперь вот…
— Не заговариваюсь. Тебя бы там убили, Маша. А потом и тебя. И стали бы прослушивать артефакт, который на консоли был закреплён, по-всякому. Сравнивать, какие у него параметры были до опыта, какие после…
— Тот, который ты у меня забрал там, в коридоре? — уточнила Маша. — Я, кстати, таких раньше ни разу… хотя вроде много артефактов всяких перевидала.
— Это «слизень», — пояснил Тимур. — Очень редкий. Он засасывает в себя сознание, если кто-то рядом умирает. На несколько дней, а потом…
— Ты бредишь, брат? — участливо спросил Растафарыч.
Тимур вздохнул. И рассказал им всё.
Ему давно надо было выговориться, но не было никого, кто годился бы на эту роль, даже Старик не подходил. А эта конопатая Джульетта с патлатым Ромео… Они выслушали его.
И поверили.
Это было самое удивительное.
* * *
Вертолёт опустился почти на то же место, куда раньше села вертушка Седого, и пятеро подтянутых парней в камуфляже, вооруженные автоматическими винтовками М-16, импортными пистолетами и ножами, ловко выпрыгнули наружу. Они рассредоточились, двое по приказу капитана обогнули здание, но не нашли ничего интересного, кроме свежей могилки, из которой торчала кривая доска с гвоздём. На ней было выцарапано: «Аганёк. Лучшей паджигатель Зоны». Спецназовцы вернулись — трое других уже стояли по сторонам от большого пролома в стене.
— Это зомбаки так поработали? — удивился один. — Не может быть. Походу, сюда ракетой саданули… и не одной вроде.
Капитан отдал команду, и спецназовцы нырнули в здание. Изнутри донеслись удаляющиеся шаги. Смолкли. Некоторое время стояла тишина, потом в доме грохнул взрыв, сразу за ним с небольшим промежутком — ещё два. Застучал автомат, несколько раз щёлкнули винтовки, но их заглушил грохот дробовика. Последовали ещё несколько одиночных выстрелов — и всё стихло.
Вскоре в проломе показались нагруженные оружием бандиты. Первым выскользнул Гадюка, ведущий перед собой Петра, к затылку которого он приставил пистолет. Следом, всё ещё агрессивно скалясь, часто облизываясь и непроизвольно взрыкивая, вышел Жердь, весь увешанный винтовками. Сумка Огонька тоже была у него. Последними выбрались Боцман с Филином, остановились у дыры в стене.
— А может, нам тут схрон устроить? — спросил Боцман, но тут же сам себе ответил: — Нет, что я говорю! Сюда вояки скоро понаедут…
Оставив оружие в кабине, Жердь выбрался наружу и рысью устремился к ним, расстегивая сумку.
— Командир, ну так что? — ещё издалека закричал он. — Жечь?
— А ты сможешь? — с сомнением спросил Филин.
— Смогу!
— Не сможешь, — отрезал Боцман. — Огонёк бы смог, а ты в этом не сечёшь.
— Секу я, секу! — Жердь остановился рядом, возбужденно копаясь в сумке. — Умею! Я ж следил всегда, как Огонёчек это делал, что мешал… Не, ну конечно, как он — не смогу, Огонёк у нас… Он у нас гений!
— Был, — сказал Боцман. Жердь понурился.
