Снаружи вдруг стало тихо. Моментально так стало. Звуки будто обрезало. Мы с майором тут же уставились друг на друга, замерли. Что это все могло означать? Хорошо или плохо?
Минуты летели, но ничего не происходило. Полная тишина.
- Ушли? - наконец осмелился прошептать я.
- Не думаю, - отрицательно покачал головой Нестеров. - У них тут что-то вроде временного стойбища. Заметил, когда меня тащили.
- Цирк-зоопарк! - простонал я.
- Он самый. И цирк, и зоопарк, и все это у нас прямо под боком.
- Как они еще в этот сарай не заглянули? - с трудом поворачивая голову, я огляделся по сторонам.
- А что они тут забыли? Одно мертвое железо. Да и ворота довольно мощные, я лично директору этой богадельни чертежик нарисовал.
- Выходит, мы тут в западне, - я то ли спросил, то ли констатировал очевидный факт.
- Надежной западне, - поправил меня Нестеров. - А это уже кое-что.
В замечании майора меня вдохновило лишь одно место - слово "надежная". Это означало, что нам дана отсрочка. Возможно очень короткая, но все же отсрочка. Сейчас можно просто расслабиться и дать отдых своему, отбитому как хорошая отбивная, телу. Какая прелесть! Я буквально упал на пыльный земляной пол и затих. Нестеров был солидарен с моим решением и распластался тут же рядом. Правда, прежде чем сделать это, он свернул валиком свой китель и подсунул его мне под голову.
- Спасибо, - поблагодарил я.
- Не за что, - ответил милиционер. - Я же говорил, что китель теперь твой. Это сейчас еще терпимо, а стемнеет... холод будет собачий.
- Спасибо не за китель, - я поглядел на милиционера. - Вернее не только за китель. Спасибо, что вытащил.
Нестеров ухмыльнулся:
- Мы теперь вроде как квиты.
- Квиты?
- Ну да, квиты. Ты спас меня, я тебя. Выходит, в расчете.
Сейчас очень не хотелось затрагивать скользкую тему, но Нестеров нес что-то непонятное, дикое с моей точки зрения. Я ведь совсем его не спасал, а наоборот бросил, завалил кубометрами обломков, похоронил заживо.
Однако в тоне милиционера не чувствовалось враждебности или издевки, наоборот он на полном серьезе протянул мне руку.
- Давай, пацан, дальше без официальности. Будем дружить. Для тебя я Анатолий или Толик, если захочешь.
Я вложил свою подрагивающую ватную ладонь в пальцы майора. Дрожала она, надо признаться, не только от слабости.
- Тебе сколько? - хотя я и пребывал в полной растерянности, но обращение "пацан" все же задело.
- Пятьдесят пять.
- А-а-а... Ну, тогда да, - согласился я. - Мне сорок шесть. Максим, для тебя Макс.
- Вот и славно, - подытожил Нестеров. - У нас теперь вроде как дружба. А как говорит наш общий знакомый пан Горобец: "Вместе и батьку бить легче".
Дальше мы просто лежали и молчали. Нестеров расслабленный и наслаждающийся покоем, я же растерянный, огорошенный, теряющийся в догадках. Мне все время казалось, что Анатолий претворяется, что это лишь театр. Но как ни миролюбив был этот спектакль, в финале непременно раскроется правда и прозвучат немилосердные слова проклятья. Однако, что бы там ни светило в финале, сейчас, в данный конкретный момент, меня разбирало любопытство. И, в конце концов, оно таки перебороло страх.
- Толя, - позвал я тихо.
- Ну...
- Как ты выбрался?
- Из магазина то? - Нестеров сразу понял что я имел в виду.
- Ага, из него проклятого.
- Через черный ход и лаз в стене, - в голосе майора послышалась гордость за самого себя. - Я догадывался, что он существует. Та собака, которая навела нас на склад... Она ведь как-то пробралась внутрь, и это еще до того, как раскопали вход со стороны улицы Крылова.
- Но ты ведь был без сознания, отравлен газом?! - воскликнул я.
- Тише ты! - зашипел на меня милиционер. Затем он долго прислушивался, и только когда убедился, что вспышка моего темперамента прошла без последствий, принялся объяснять: - В сознание я пришел от грохота. Так понимаю, это часть стены обвалилась. Честно говоря, я подозревал, что так оно и будет. Еще когда входил, обратил на нее внимание. На волоске висела, зараза.
Я не стал переубеждать майора и каяться, что это именно я обрушил стену выстрелом из "Мухи". Не нашел я в себе смелости, да и версия Нестерова мне как-то больше понравилась.
- Лежал довольно долго, - тем временим продолжил милиционер. - Пока пыль осела, пока сил чуток подкопил да в голове немного просветлело. Потом начал шебуршиться потихоньку. Свет увидел.
- Свет? - удивился я.
- Ага, свет. Прямо как у классика: "Луч света в темном царстве". И знаешь, что это было? - Тут майор хитро улыбнулся. - Твой фонарик. Ты, Макс, его включенным оставил. Так что валялся он в паре шагов от меня и светил. Правда, уже слабенько так светил. Батарейки, видать, садились. Тут-то я и понял, что действовать следует быстро, если не хочу остаться в полной темноте. Подполз я к фонарику, взял в руки и сразу стал оглядываться по сторонам. Далеко глядеть не получалось, потому как в глазах все плыло. Так что начал осмотр с того, что находилось поблизости. Сразу заметил трех наших. Лежали они без движений. Попробовал пульс у ближнего, у Кольки Макаренко. Не бьется. Выходит, труп. Переполз к другим. Мертвы. Тут что-то под коленом хрустнуло. Гляжу, войсковая аптечка. Значит твоя. Раскрыта. Двух шприц-тюбиков не хватает. Выходит, их ты и колол. Пошарил лучом. Так и есть. Лежат они, пустые, тут же рядом лежат, только пылью припорошены. Поглядел я на пацанов. Три покойника. Один я вроде как заговоренный. Счастливчик этакий. Но мы-то с тобой немаленькие, знаем, что счастье оно просто так с неба не падает. Или ты сам его добиваешься, или хорошие люди помогают. Сам я для себя вроде ничего не сделал. Значит мне кто-то помог. И это ты, Макс. Это ты колол мне эти лекарства. Вот только почему мне? Почему из четверых ты выбрал именно меня?
После этих его слов у меня в голове все закружилось. Растерянность, стыд, страх, раскаяние, они моментально завладели мозгом и телом. Они тянули каждый в свою сторону, и, казалось, от этого я готов разорваться. Но Нестеров ждал ответа. И я должен был выбрать. Должен был дать ход одному из этих чувств и глубоко похоронить все остальные. И что же я сделал? Протестуя всем своим существом, пошел на поводу у страха.
- Из тех, кого я вытащил, живым оказался лишь ты, - прошептал я, стыдясь своего голоса и самого себя.
Этот подлый мелкий страх... сейчас мной руководил только он. Страх, что наша дружба оборвется, так и не начавшись. Страх, что Нестеров возненавидит меня и бросит подыхать здесь, как чумную собаку. Наверное, в этот момент я был отвратителен и низок, как никогда в жизни, но я ничего не мог с собой поделать. Это был инстинкт самосохранения, была ложь во имя спасения моей жалкой жизни.
