инструкцию как главного начальника Кронштадтского порта «О приготовлении матросских щей», например?.. Мировая история вообще крайне скупа на жизнеописания успешных «затычек в каждой дырке». Любой, пусть даже самый талантливый и трудоспособный человек рано или поздно наделает грубых ошибок в своей главной работе, если будет разбрасываться по мелочам, регулярно подменяя собой подчиненных там, где в этом нет никакой необходимости.
В наших реалиях гибель Макарова вместе с «Петропавловском» и сотнями моряков, во многом предопределившая трагичный для России исход войны на море, стала прямым следствием его переутомления. Лично наблюдая с «Дианы» в бинокль за копошением японцев, набрасывающих гадость на внешнем рейде Порт-Артура, он банально забыл тотчас приказать с рассветом протралить опасный район акватории… Отсюда вывод: неуемную энергию Степана Осиповича требовалось перенаправить в созидательное русло оттачивания высокого искусства морской тактики и повседневного натаскивания сил флота, от сдачи рутинных боевых задач до организации больших маневров. Именно здесь таланты Макарова были бы поистине на вес золота.
Вот только, похоже, сам генерал-адмирал приоритеты расставил несколько иначе, что становилось проблемой. Хотя Петрович и ощутил ее много раньше, рассудком понимая неизбежность их конфликта. Не личностного, а делового, конечно. Но даже переживая в душе по этому поводу, он был абсолютно уверен в том, что при помощи государя сможет обуздать норов беспокойного адмирала. Рулить процессом создания новых типов боевых судов и наполнением ими строк Программы военного кораблестроения, равно как и курировать разработки вооружения для них, Петрович намеревался лично, близко никого из первых фигур не подпуская к своей кухне. Даже глубокоуважаемого Степана Осиповича.
Другой вопрос, не слишком ли оптимистично и самоуверенно это было с его стороны? Будущее покажет. Пока же он не сомневался в успехе своего безнадежного дела. Даже с учетом фактора «дяди Алеши». Ведь свободу рук гарантировал ему не кто-нибудь, а сам самодержец. Только со всем этим он будет разбираться в Питере. А сегодня, сейчас…
И вдруг прострелила шальная мысль, как когда-то в студенческие времена…
«Или?.. Или что? Седина в бороду, бес в ребро?! Да, да, да! Елы-палы! Ее карточка здесь, во внутреннем кармане. И что с того, что на ней ее столичный адрес? Но разве это было сказано не мне: “Когда будете свободны от служебных дел, непременно заезжайте. Я буду вам рада…” И что с того, что я даже не знаю, где в этом затопленном всеми дождями мира Иркутске она остановилась? И что с того, что в одиннадцать вечера здесь вряд ли сыщешь какой-нибудь приличный букетик? Но… Не посоветоваться ли сперва с альтер-эго?»
«Э-эй, Всеволод Федорович? Ты не против?» – нараспев подумал Петрович.
«Грешить, так грешить…»
«Ах, так ты только за!..»
* * *
Когда графу Кутайсову передали записку с просьбой его адъютанта выйти в малую приемную, он несколько опешил. Все давно было готово к встрече генерал-адмирала и его блистательной свиты. Неужели поезд застрял в пути? Или Степан Осипович неважно себя почувствовал, не дай бог? О худшем даже думать не хотелось.
К счастью, все оказалось не так страшно, но от того не менее печально с точки зрения графских планов на этот вечер. В гостиной на первом этаже его ожидал Руднев с физиономией нашкодившего школьника и потупленными глазками, в которых скакали лукавые бесенята.
Оставшись с Кутайсовым один на один, он в лицах изложил ему весь компот-водевиль на перроне, в результате которого он опозорен на весь флот, генерал-губернатор с его гостями остались без морского общества, а завтра немцев нашему адмиралу предстоит встречать в одиночестве, поскольку всех его офицеров взбеленившийся ни с того ни с сего Макаров увез с собой. Но в конце концов это не катастрофа, не поезд с генерал-адмиралом, улетевший под откос.
«Ну, допустим… Только что-то не договаривает наш “Нельсóн”. Уж больно хитрая физиономия у него…»
– Так как, Всеволод Федорович… Что ж, ежели не захотел наш Степан Осипович отогреть косточки в здешнем обществе, то Бог ему судья. Мы в обиде не останемся. Нам всего больше и достанется, – совсем по-ноздревски зыркнул на Петровича Кутайсов. – Пойдемте же скорей наверх. Вы продрогли поди? Не мудрено по такой-то погодке…
Что?! Не понял… Вот те на! Но позвольте полюбопытствовать, и куда это вас несет на полночь-то глядя?.. К кому?.. С ума сойти! Ах ты ж шельма? И когда успели-с? А я-то, старый болван, ничего не заметил… – Кутайсов согнулся в приступе еле сдерживаемого хохота. – Всеволод Федорович, я ваш должник на веки вечные. Жизнелюбием своим вы в меня мешок молодости впихнули. Но как красиво: «В пятьдесят лет жизнь только начинается…» Вам бы рóманы пописывать в перерывах между морскими баталиями.
Адрес? Адрес-то простой. «Гранд-отель», подъезд справа от Серебряковского магазина… Цветы? Какие еще цветы? Сейчас? По-быстрому?.. Хм, да… Вопросец знатный. Даже для генерал-губернатора. Хотя… Стоп! Да гори оно синим пламенем! Ступайте за мной, только тихо. Тут, на половине у супруги, есть две кадки с живыми розами. Рвите, какие хотите! Хотя нет. Обколетесь в кровь. Знаете что, а давайте-ка мы всю кадку вам в коляску впихнем, а там уж она пусть сама с этим шипастым дендрарием и разбирается…
Кстати, только не сочтите за обиду, Всеволод Федорович, но должен, однако же, вас предупредить: давним и главным почитателем талантов несравненной нашей Наталии Ивановны является некто светлейший князь Багратион-Грузинский. Премного темпераментная натура, должен вам – заметить.
– Да хоть бы и сам Нельсон-Трафальгарский…
* * *
Разглядев в адмирале Рудневе не только табельного героя-спасителя Отечества, но и спрятанную под спудом усталости и забот родственную душу безбашенного жизнелюба и авантюриста, Павел Ипполитович за эти двое суток успел привязаться к Петровичу во всю мощь своего широкого сердца. Очень редко случается, когда внезапно находишь нового друга, разменяв шестой десяток. К тому же дружба – это вам не любовь с первого взгляда, но тут был как раз такой случай. Первая взаимная симпатия их не обманула.
Вчерашним же вечером Кутайсов и вовсе был приведен Петровичем в абсолютный восторг. Вы, верно, подумали, что речь пойдет о посвящении генерал-губернатора в некие личные замыслы графа Владивостокского? Не угадали! Все случилось тремя часами ранее…
В завершении вышеупомянутого домашнего концерта у генерал-губернатора, после «Лебединой песни», романса в исполнении певицы Тамары, хозяин, заметив состояние общего остолбенения адмирала Руднева, решил его расшевелить, а заодно себя показать и гостей позабавить. Когда аплодисменты и комплименты прелестной исполнительнице подутихли, граф решительно поднялся на сцену с любимой гитарой и выдал подряд, на одном дыхании, три романса на стихи Давыдова. Публика была в восторге. И Руднев… Руднев расшевелился. Да еще как!
Неожиданно для собравшихся Петрович легко вспорхнул на сцену к Кутайсову. И тихо, вкрадчиво спросил:
– Любезный граф Павел Ипполитович, а
