— Откуда?.. Видела второй раз. Неприятный тип, правда?
— Где первый раз видела?
— У начальника медслужбы в кабинете… А что? — Алина почему-то насторожилась.
— Да нет, все в порядке! — засмеялся Герман и, оглядевшись по сторонам, сунул руку под наброшенное на плечи пальто, обнял, прижал, зашептал в ухо, как совратитель. — Какая ты сладкая… Займи двадцать рублей?
— Зачем? — опешила она, отталкиваясь. — Что это значит?
— На бутылку, выпить хочу!
Обида ее была мгновенной и жесткой. Затоптав окурок, указала на дверь, произнесла стальным голосом.
— Идите в палату, больной!
— Прости, Алина, — повинился Шабанов. — Мне на самом деле очень плохо, тоска… И хочется сделать глупость, подурачиться, посмеяться…
— В палату, я сказала!
От группы солдат отделился один в фуфайчонке, порысил в их сторону, придерживая на голове пилотку — закурить стрельнуть.
— Ну, не сердись, — стал подлизываться Герман. — Ты что, шуток не понимаешь? Это же шутка… Лучше дай воину сигарету, я-то не курю и не пью, между прочим.
А воин остановился в трех шагах, вдруг раскинул руки и сронил пилотку в грязь.
— Мать честная! Герка!.. Кипит-т-твое молоко! Я же слышал, ты нашелся!..
Олега Жукова Шабанов едва узнал в таком наряде, обнялись, завозились, затоптали и пилотку и костыль. Алина стояла чуть ли не с открытым ртом и сигаретой в протянутой руке.
— А ты-то что здесь? — когда расцепились, спросил Шабанов. — Заболел, что ли?
— Да я же каждые полгода прохожу реабилитацию! — цвел и пах от счастья старый кадетский приятель. — Следят, не потекла ли крыша! На две недели, четко!.. Да хрен с ним! Ты давай рассказывай! Смотрю — ты стоишь или не ты? Пригляделся — а вроде ты!
— Время вышло, — опомнившись, предупредила Алина помягчевшим голосом. — Идите в палату. Встретитесь завтра.
— Стой здесь, из окна махну, — сказал Шабанов. Товарищ Жуков понимал все с полуслова, вытащил костыль из грязи.
— А чего ты с клюкой?
— Потом! — Герман попробовал обнять Алину, однако заработал по руке.
Пожалуй, впервые с того момента, как очнулся в лесу, запеленатый в парашют, Шабанов ощутил радость и легкий, едва уловимый вкус к жизни.
Товарищ Жуков забрался к нему около двух ночи. Парень он был резкий, страстный, но и хладнокровный одновременно; в палату он буквально влетел, забравшись на березу под окном и раскачавшись на ее вершине. Годы ничего с ним не сделали. Когда Шабанов поступил в СВУ и на первых же занятиях стал присматриваться и выбирать друзей, взгляд его пал на товарища Жукова, как он себя называл. Олег был городским парнем, развитым и умным, как показалось деревенскому учительскому сыну, отвечал на уроках коротко, четко и всегда по делу, а выбрал военную стезю, как сам признался, из-за своей знаменитой фамилии, хотя к маршалу никакого отношения не имел. Но по своим военным способностям и таланту выгодно отличался от остальных — через месяц получил должность командира отделения, а СВУ закончил старшиной.
Но когда без оглядки влюбился, не пошла у него служба…
До четырех утра старый кадетский товарищ слушал исповедь, сидя на ковре в позе йога, и боялся дохнуть. Шабанов впервые рассказывал все, как было, без купюр и прикрас, и чувствовал, как освобождается переполненная душа. Олег лишь дважды встрепенулся и вскинул голову: когда услышал о шаре в виде тыквы, и еще раз, когда Герман пытался обрисовать свои ощущения в первый миг полета внутри этой шаровой молнии. Все остальное время сидел с опущенным взором, уставившись в одну точку, словно медитировал. И, выслушав, тяжело распрямляя затекшие ноги, встал, потом бухнулся на колени, перекрестился в пустой угол:
— Господи! Свершилось! Хоть одного подпустили! Хоть один свидетель есть теперь на свете!
И еще потом несколько минут, ошарашенный и просветленный одновременно, ходил по генеральской палате и время от времени шлепал пилоткой по ляжке.
— Все точно! Сначала как шар, потом сплюснулась… И действительно похоже на тыкву! Я еще подумал, надо же, какой яркий и глубокий цвет, а не слепит… Вроде бы сгусток какой-то, на вид рыхлый, туманный, но прочность…
Он что-то вспомнил, опустил плечи и сразу отяжелел.
— Когда я первый раз зашел и попробовал из пулемета — ноль эмоций, будто в пустоту. Цель вижу! Все реально, расстояние — сто метров, на экране отбивается физический объект! Ну что еще?.. Со второго захода когда из пушек вдарил, мгновенно реакция пошла! Сначала вытянулась, будто кто изнутри распорку вставил и выключилась. Знаешь, как телевизор выключается, медленно гаснущая точка и все… Думаю, завалил! Аж руки затряслись. Глянул на экран и страшно стало: цель не поражена, летит впереди и, вроде бы, приближается…
— Стрелок хренов…
— А кто бы знал?!. Она же двадцать минут вокруг меня моталась и что только не вытворяла. С хвоста зайдет, к соплам вплотную, и хоть бы что! — у Олега затряслись руки. — Запрашиваю землю, что делать, а мне эти чурки — выполняй полетное задание… Откровенно сказать, я с испугу атаковал, боялся столкновения… Понимаешь, натуральное хулиганство!
Он взмок от волнения и наконец догадался — содрал солдатскую маловатую ему фуфайку, пижаму и напился из графина.
— Значит так, фраер! — со знанием дела заявил Жуков. — Если хочешь летать, про эту тыкву ни гу-гу. Сразу обратят внимание на твою тыкву. А если брякнешь, сам испытал, психушка тебе обеспечена.
— У меня есть доказательства, — хмуро проговорил Шабанов.
— Какие, солнце мое?.. Вот если бы ты угнал у них один экземпляр и закатил в ангар, тогда бы да! Или притащил секреты этих высоких технологий, а заодно и внучку.
— Правнучку…
— Да какая разница?
— А то, что я перемещался в пространстве с космической скоростью? И за пять часов побывал в разных частях света?
— Вот если ты хотя бы в сельсоветах отметился! Чтоб записали в книгу: тогда-то, во столько-то, прилетал такой-то…
— Я видел торнадо в Тихом океане.
— Было сообщение по «ящику», вот и все.
— Хорошо. В девять сорок две по Гринвичу российский танкер «Семен Дежнев» был на траверзе острова Галлета в Средиземном море. — Шабанов говорил и чувствовал, что Олег прав. — Нас заметили. Должна быть запись в судовом журнале, проверить очень легко, по радио, например…
— Кто станет проверять? Заховай? Да он после твоего исчезновения ходит на подогнутых стропах… А потом, если даже есть запись и вас заметили, где доказательство, что в тыкве сидел ты? Надо было ручкой сделать капитану танкера, фамилию крикнуть.
Судьба так отбила и откатала бывшего суворовца, так вынудила подвергать все сомнению, что он уже давно не верил и в собственное существование. Пожалуй, мог запросто убедить, будто его сейчас и в генеральской палате нет…
