Я схожу с ума. Цепь событий настолько нереальна, что иногда мне кажется, что я умерла. Например, сейчас. Ни вздохнуть, ни двинуться, напротив меня — Леон, постаревший лет на двадцать, совершенно седой, коротко стриженный. Смотрит так, словно увидел привидение. Откуда он? Каким ветром его занесло? И кого мы встретим следующим? Меня пятидесятилетнюю? Вот уж не хотелось бы.
Машинка у него о-го-го. Это она нас напугала.
Постепенно чувствительность возвращается: заднице становится холодно. Еще бы: усадил прямо на землю, даже подстелить ничего не догадался. Конечно, чего ему — не он же яйца морозит. Спасибо, что не пристрелил. Рядом шевелится Леон, поворачивает голову, рассматривает себя. Стонет Вадим, валится набок и, как жук на спине, пытается перевернуться. Во рту пересохло. Чужак охотился за нами. Интересно, что ему нужно?
Хочу спросить — получается стон. Сразу становится участливым, подносит мне флягу, помогает. Спасибо тебе, добрый человек!
— Друзья, извините, ошибка получилась, — говорит он голосом Леона и обращается ко мне: — Санька… ты ведь Санька?
С трудом удается выдавить:
— Александра. Так… меня… никто… Сандра. Мы знакомы?
Глупый вопрос. Конечно, он знает меня-ту и вот, удивлен. На моих попутчиков, даже на Леона, он не обращает внимания. Видать, там он мой друг, если не больше.
Возится Вадим, поднимается на локтях и кладет голову мне на колени. Инстинктивно глажу заросшую щеку. Леон пытается взять автомат — тщетно. Пальцы пока не слушаются. Поджимаю ноги, потягиваюсь и спрашиваю:
— Кто ты?
Помогает мне подняться, отводит в сторону.
— Я здесь ненадолго. Мне не удалось помочь тебе там. Поехали со мной. У тебя будет все…
Как мне к нему относиться? Как к выцветшей репродукции Леона? И по какому праву… почему? Изучаю знакомое лицо, изрезанное морщинами. Странный какой-то. Фанатик. Я видела фанатиков — они молились развалинам и старым картинам…
— Куда вы идете? — спрашивает он и смотрит… мороз по спине от его взгляда.
— Мы… Ты ведь знаешь, как выбраться отсюда?
Леону удается победить слабость, он прицеливается в двойника и хрипит:
— Мне плевать, что ты — это я. Отвали от нее… два шага в сторону, мне нужна твоя машина.
— Пошли со мной, — продолжает чужак.
— Ты же видишь — я не одна, — отвечаю, цепенея, смотрю на растерянного Вадима.
— В моей машине только два кресла, — продолжает старший брат Леона. — Их места в моем мире заняты, а вот твое свободно. Идем.
Что бы это могло значить? Как — свободно?
— Ты умерла, Санька… то есть Сандра. Десять лет назад, в июле.
— Шаг в сторону, руки за голову! — говорит Леон уже увереннее.
Его двойник сжимает мое плечо, толкает к люку. Вадим смотрит с ужасом. Нет!!! Делаю неловкую подсечку, бросаюсь в сторону, откатываюсь к Леону, держащему на мушке себя самого. Леон стреляет, но к этому моменту его двойник успевает запрыгнуть в открытый люк. Пули чиркают по блестящему боку машины, напоминающей летающий катер, и отскакивают, оставляя едва заметные царапины.
— Лео, — говорит этот странный человек уже из салона. — Пожалуйста, береги ее тринадцатого июля. Запомнил?
Покачиваясь, подходит Вадим, падает рядом, сжимает мою руку. Нет, Вадимка… Димочка, любимый. Я не предам тебя. Никогда не предам тебя.
Люк закрывается. Машина беззвучно стартует. Раз — и на ее месте клочок звездного неба. Леон опускает автомат, матерится, потирая затекшую поясницу.
— Что это было? — интересуется Вадим.
— Вы имели радость видеть меня лет эдак через дцать, — говорит Леон. — Правда, я так и не понял, какого хрена ему было надо.
— Зато теперь мы знаем, кем заинтересовались военные. — Вадим встает, отряхивается. — И также это значит, что мы сможем отсюда вырваться!
В третьей ясельной группе было тепло. Полтора десятка малышей от двух до двух с половиной лет играли на толстом ковре: строили и ломали башни из кубиков, нянчили кукол, рыжеволосая девочка пыталась изобразить что-то красным мелом на грифельной доске. Две воспитательницы и нянечка держали совет.
Зима выдалась суровая, бесснежная. В помещениях Института топили, но недостаточно, и персонал Дошкольного Отдела грелся здесь, на рабочем месте. Старшая воспитательница, Виктория Сергеевна, полная, но подвижная брюнетка, младшая — Инна Николаевна, худенькая, с вьющимися легкими волосами, и нянечка Катюша, совсем ребенок, проходящая педагогическую практику в группе, все — в белых халатах — сидели за столом.
Дети не обращали на них внимания. Только иногда какой-нибудь карапуз подбегал и ненадолго прижимался к ноге воспитательницы или лез на колени. С колен их ссаживали. Чрезмерная ласка вредила малышам и попадала под запрет, как, впрочем, и совещания на рабочем месте, для того существует отдельный кабинет.
И все же. Утром, в смену Инны Николаевны, пришла заведующая, Татьяна Ивановна, пожилая дама, занимавшаяся малышами еще до войны. Татьяна Ивановна пренебрегла укладкой и макияжем против обыкновения. Последний медосмотр выявил страшное: у одной из девочек группы — мутация, не фенотипическая, проявившаяся только сейчас. Недочет генетиков, конечно, ведь каждый ребенок исследуется до рождения и сразу после рождения.
Девочка — та самая, рыжая, с мелками, знать не знала о том, что она — не человек. Мутант.
— И что теперь? — в сотый раз спросила Катюша. — Ну, запретили бы ей рожать — и все! Она же полноценная, не урод, умница…
Инна Николаевна, которой только вчера на медо-смотре сказали, что детей у нее не будет, согласно кивнула. Инну Николаевну подвели почки. Забеременей — и все шансы отправиться на тот свет, а Институт никогда не рисковал жизнью людей. К тому же вынужденное бесплодие Инны Николаевны никак не сказалась на общей картине. Родит какая-нибудь девочка, та же Катюшка, троих, а не двоих — вот и все.
Виктория Сергеевна, женщина взрослая и несколько циничная, вздохнула. Тоже — в сотый раз.
— Катюша, ну как ты не понимаешь! Институт не может тратить средства на мутантов. Лекарства, наблюдение… Вложив их в эту малышку, мы лишим необходимого других детей.
Точно так утром говорила заведующая.
Рыжеволосая изобразила неровный овал. И радостно захлопала в ладоши. К ней подбежал один из мальчиков-близнецов, Рома или Тима, не различишь, и рукавом стер картинку. Девочка тут же перешла от смеха к слезам, в группе стало шумно, и Виктория Сергеевна кинулась успокаивать малышку. Мутанта.
— Что у нее за изменения-то? — Катюша навалилась на стол локтями и отклячила зад.
