— Что такое, Хернглев? — успел перехватить его Брефф.
Храмовник остановился и шумно выдохнул, нервно бегая взглядом. Казалось, ему трудно переключить внимание на неожиданного собеседника.
— Чертовы Ифриты, — снова выдохнул крестоносец и сплюнул черную жижу. — Все пожгли! Еле успели прыгнуть…
Затем он попытался вытереть лицо, заляпанное слизью, но только размазал ее гладкой перчаткой экзоскелета. Попробовал повторить тыльной стороной, но получилось это не более эффективно.
— Ифриты? Откуда?
— Хрен его знает! Не сейчас, Брефф. Вот тут мне уже все это! — храмовник приставил руку к горлу, показывая наглядно, где это уже у него все сидит и затем резко развернулся к регулирующим поток: — Не выключать телепорт! Чтобы канал все время был открыт! Никого не пускать, кроме Флегры!
Возбужденный и злой, крестоносец сжимал в руке меч, угадывающийся, впрочем, разве что по длине, ибо целиком был покрыт толстым слоем склизкой субстанции. Намотанная на клинок отвратительная масса походила на чьи-то внутренности, свисающие с гарды, будто обрубленный отросток лианы. Гладкие бугорки на ее поверхности подсказывали, что это все же не растительная органика, а, скорее всего, добротный кусок чьих-то рубленых кишок.
Мужчина сорвался с места и быстрым шагом удалился в направлении участка. Нервная, гневная походка усугублялась нарушенной механикой экзоскелета.
— Хм… — нахмурился Брефф и задумался.
— Полковник? — выдернул его из собственных мыслей робкий голос Медеи.
— Что?
— Можно я зайду? — девушка указала пальцем на странноватое здание за парковкой.
— Нет. У нас сейчас нет времени, — начал было полковник, но потом вдруг почему-то осекся. — Хотя… ладно. Только быстро. Оди, сопроводи. У вас десять минут.
Один из полицейских, что составлял команду полковника, кивнул и, не теряя ни секунды, двинулся вперед. Девушка за ним еле поспевала.
Бледные ладони с тонкими пальцами коснулись серой безликой двери. Девушка испытала ворох чувств, среди которых больше всего преобладал страх. Внешний вид Церкви разительно отличался от рассказов ее отца о том, как все должно быть. Что, если внутри все будет не так, как она ожидала? Что, если она войдет, а внутри не окажется ничего, кроме пустоты? Медее было все равно на то, насколько все изменилось. У нее не было привязанности к тому, чего она никогда не видела. Труднее давалось понимание того, что все рассказы Эсхекиаля останутся только бесплотными образами. Будто долгая история завершится большим обманом, оставляющим в душе глубокую неудовлетворенность. Будто та память об отце, что теплилась сейчас, не выдержит натиска этой пустоты и станет стираться. Как когда-то забылось лицо матери. Навалившись на массивную дверь всем телом, девушка отворила ее и решительно вошла.
Проход оказался удивительно широким для небольшого с виду здания и с красочными фресками на стенах. Высокие своды Церкви переходили в купол, открывающий вид на Марсианское небо. Каменный пол, выложенный мозаикой, был бледнее, чем ожившие картины стен. Иконы спокойно взирали молчаливыми взглядами. Много икон. Белые цветы обрамляли массивные деревянные рамки. Аромат ударял в нос и заставлял кружиться голову. Он смешивался с терпким запахом воска. Зажженные свечи таяли под натиском огня. Людей не было.
«Ничего не изменилось. Все так, как он рассказывал», — подумала Медея, едва заметно улыбнувшись.
Запах воска неожиданно усилился. Девушка подняла голову и посмотрела на огонь. Ей показалось, что и само пламя начало источать аромат.
«Только не сейчас», — пронеслось в голове, покрытой густыми черными волосами.
Из глубины начало подниматься знакомое, все больше нарастающее ощущение бесконечности. То ощущение, которое, по большому счету, никогда ее и не покидало. Только пряталось в закоулках души, изредка выбираясь на поверхность. Руководствуясь советами корабельного психолога, в эти моменты Медея всеми способами пыталась подавить это всепоглощающее чувство. Вот и сейчас время с пространством навалились всей своей тяжестью, готовые раздавить неподъемной тоской ноющее сердце. Глубокий вздох. Девушка старалась вдыхать носом и выдыхать ртом: ее так учили, чтобы избежать панических атак.
Откуда-то появилась высокая фигура в черном и быстро прошла мимо. Медея обернулась. Священник. Не обратив на нее внимание, он прошел по своим делам.
Рядом с массивной иконой у дальней стены, прямо около сводчатого окна, глаз зацепился за что-то очень знакомое. Внутри екнуло. На экзоскелет, отражающий своей серебристой гладкой поверхностью дрожащие огоньки, была накинута белоснежная туника с черным крестом на груди. Медея уже знала, что на живом человеке такую теперь не найти и на всей планете. Туника сиротливо висела, словно напоминая о тех временах, когда борьба за выживание еще не встала выше всех человеческих принципов. Женщина с младенцем на иконе, немного прикрыв глаза, взирала на свое дитя. А, может, и не на него, а куда-то ниже, на белую ткань.
— Девушка. У нас без платка нельзя, — послышалось позади.
Тот же священник. Мужчина возвращался обратно и на мгновение остановился. Высокий, плечистый и темноволосый, он держал в руках каких-то три больших книги.
— Простите, я забыла. Никогда не бывала в подобных местах.
— Есть у входа, если что.
Мужчина намеревался продолжить свой путь, но Медея его остановила.
— Ну ведь это несправедливо! — выпалила девушка со всей силы своего юношеского максимализма.
— Что? — опешив, приподнял брови священник.
— Что Проявителей больше нет!
— Ну… это не совсем так, — озадаченно ответил мужчина. — Вы с кем-то приехали в участок?
— Да… С Бреффом Амдфинном. Он…
— Надо же, земляне. Слышал. Правда, не ожидал увидеть здесь кого-то из вас.
— Мы действительно Земляне.
— Тогда вам придется не просто.
— Сейчас все не просто! Раньше, если ты встречал человека с черным крестом на груди, то мог быть уверен, что он не причинит тебе никакого зла. Такой дар никогда не давался просто так! Проявителями становились только те, кто этого действительно достоин. Вот мой отец был достоин!
— Времена меняются.
Девушку немного качнуло. Она снова сделала глубокий вдох.
— Почему все так получилось? Хочется спросить… Только он не отвечает. Молчит. Всегда молчит.
— А просто слова тебя бы устроили?
— Я… я не знаю… — чуть задыхаясь, выдавила из себя Медея. — Просто… так обидно…
— Девушка, вам плохо?
Умиротворяющая, вопиюще спокойная действительность поплыла, заставив слиться мерцающие маленькие огоньки в одно большое, желтое пятно. Нечто огромное, неотвратимое навалилось зияющей пустотой. Время слилось воедино. Прошлое, настоящее, будущее. И исчезло. За ним, не в силах найти хоть какую-то опору в настоящем, стало таять и пространство. Бесконечность, вбирающая в себя все, что может испытывать в себе человек, вихрем закрутила Медею. В ответ неизвестности пришла такая паника, что сердце бешено заколотилось, а воздух еле проходил в легкие. Девушка мертвой хваткой вцепилась в рукав подскочившего к ней священника. Раньше в моменты кризиса с ней рядом всегда находился Эсхекиаль. Какими бы важными не были дела, он всегда бросал их и мчался к дочери, неизвестно каким образом чувствуя ее панические атаки еще до того, как они случались. Сейчас его рядом не было. Только совсем незнакомый служитель Церкви пытался что-то говорить, усаживая девушку на лавку у стены.
— Стены… давят… мне нужно уйти отсюда. Нужно выйти… — оттолкнув от себя мужчину, вскочила та.
— Я вызову врача.
— Не надо. Нельзя… это нам только навредит. Не ходите за мной! — закричала Медея и бегом направилась к выходу из здания.
Как только за спиной хлопнула массивная дверь, а в глаза ударил ослепительный солнечный свет, все прекратилось. Неожиданно, неестественно быстро. Не так, как обычно. Сердце начало замедлять свой бешенный ритм. Небольшая испарина на лбу дала приятную прохладу, когда подул легкий ветерок. Паника растаяла, не оставив после себя и следа. Ощущения времени и пространства вновь упали куда-то глубоко внутрь сознания, уступив место повседневности. Медея подняла голову и увидела вопросительный взгляд Оди, не пожелавшего входить в Церковь и оставшегося снаружи. Девушка попыталась выдавить из себя улыбку.
