class="p1">Известно мне было другое: я находился здесь не только и не столько за тем, чтобы пользуясь знакомствами в верхах записать несколько классных интервью. Волков всё это время ходил вокруг меня аки лев рыкающий, мечтая сожрать — но отмашки ему пока не дали, и потому свои страшно серьезные разговоры он всё время откладывал. Однако, настал день, когда тянуть было дальше некуда — завтра гости разъезжались по рабочим местам. Они и тут периодически работали — спецсвязь имелась, но до удаленки эпохи интернета было еще как до Луны.
— Вот про это и напишите, — сказал мне в самое ухо Василий Николаевич и я вздрогнул.
— Про что?
— Про интернет. Да! И про то, что до Луны наши так и не долетели.
— А? — сказать что я удивился — это ничего не сказать! — Я что — вслух?..
— Ну да. А я смотрю — Белозор у окна скучает, бормочет что-то… Дай, думаю, подойду… Так что там насчет лавров советского Жюль Верна? Хотите?
— В каком смысле? У нас есть Беляев, Алексей Толстой, Стругацкие… Я тут причем?
— Нет уж, вы скажите — хотите быть советским Жюль Верном? — он сверкал на меня глазами и скалился.
Черт бы меня побрал! Конечно, я хотел! Но им-то это зачем?
— Ну так и становитесь. Да! Я думаю, ваша авантюра с минским криминалом кое-чему вас научила?
— М-м-м-да. Пожалуй, научила. Есть проблемы не моего уровня. И нужно или забить на них, или переходить на другой уровень… — проговорил я. — И вы предлагаете…
— Я предлагаю вам стать фантастом номер один в Союзе и — возможно! — в мире, — Волков потер руки. — Я читал вашу папочку, которую вы передали Петру Мироновичу — это же золотое дно!
Сама по себе новость, что Машеров посвятил его в главную гостайну была знаковой, но прошла как-то по самому краю сознания. Я всё еще не мог понять, чего от меня хочет этот "человек с дубовым сердцем"? Причем тут папочка с моими уже отчасти потерявшими актуальность предсказаниями, новый уровень и Жюль Верн?
И в этот самый момент в комнату бодрым шагом вошел Машеров — с блестящими глазами, энергичный, деятельный.
— Что, Василий Николаевич, принялись уже обрабатывать Белозора? Всё ходите вокруг да около? Не ходите.
Батька Петр повернулся в мою сторону и хлопнул меня по плечу:
— Ты пишешь хорошо, остросюжетно. Идей для книг — вон, целая папка! До сих пор как перечитываю — в дрожь бросает. Значит, слушай мою команду: бросаешь всё, садишься — и пишешь книгу! У тебя три месяца. Начать можешь с 1991 года… Восьмидесятые не трогай! Обойди этот момент, аккуратно — ты сможешь. Путч, шоковая терапия, ножки Буша… Войны на окраинах. Бандитизм. Вот это всё обрисуй. Героя возьми — ну хоть журналиста! Антиутопия! — Петр Миронович явно увлекся. — Не бойся, сгущай краски. Покажи им звериный оскал капитализма, Гера! Аха-ха-ха!
— И что — напечатают? — задал я жутко глупый вопрос.
Рассмеялись теперь оба — и Волков, и Машеров.
— Но — зачем? — теперь была моя очередь делать круглые глаза. — Зачем это вам? Это ведь прямая конфронтация с генеральной линией партии, и вообще…
— Ну, предположим, не прямая — а самая что ни на есть косвенная. "Библиотека приключений и фантастики"! Слышишь — фан-та-сти-ки! И название пострашнее придумать… Что-нибудь эсхатологическое, — Петр Миронович пощелкал пальцами. — "Последние времена"! Отлично, а? Мы с Василием Николаевичем будем твоими цензорами. Сделаешь первую — возьмешься за второй том. Кавказ, Югославия, 11 сентября… Не мне тебя писать учить. Давай, я в тебя верю!
Я хватал ртом воздух и пытался осознать, что вообще сейчас происходит? Сердце выпрыгивало из клетки ребёр, в висках шумело. От таких предложений не отказываются…
— Громоотвод! — вдруг понял я. — Ловля на живца!
— Глас вопиющего в пустыне! — поднял палец вверх Волков. — Хотел голосить? Голоси!
А Петр Миронович проговорил как будто в воздух, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Как думаете, какова вероятность того, что от Белорусской ССР во время внеочередных выборов по Дубровицкому избирательному округу ответственные граждане выдвинут в Совет Национальностей Верховного Совета СССР 11 созыва своего земляка — известного журналиста и писателя с союзным, или того больше — с мировым именем?
— А? — спросил я, совершенно ошалев.
— Бэ! — откликнулся Машеров и рассмеялся.
КОНЕЦ четвертой книги
"волк не охотится там, где живёт" — принцип, по которому не стоит заводить отношения с одноклассницами, пускать немецкие железнодорожные составы под откос рядом с родной деревней и воровать в том же купе, в котором едешь в поезде
уважаемые господа, уважаемое общество
"Сердечно приглашаем" — аналог "добро пожаловать"
Кто лучший парень на деревне?
