Александр Зорич - Группа эскорта

Щёлк! Щёлк!

— Вот я тут поселился, Тим, проповедую…

— А самому-то семью завести? Слабо Пророку-то?

— Да где там. Я в Зоне с перерывами двенадцать лет провел. Последний раз в 2019-м выходил наружу… Я — порченый. Человеку нельзя так долго жить в Зоне… Если прожил тут хотя бы год, организм перестраивается на энергетику Зоны. Чуть выберешься за Периметр — начинает разваливаться. Куда мне жениться — дожить бы до следующего дня рождения…

— Понимаю, брат.

— Да в прошлый раз вышел из Зоны, и в тот же день микроинсульт… Сразу возвращаться пришлось… Какая тут семья? Что родится в такой семье? Младенец-зомби? Да и на ком тут жениться? Мало баб в Зоне, считаные единицы. И на ПМЖ никто из них оставаться тут не хочет. Я уж привык вот так — бобылем. Хотя так, конечно, неправильно. Не надо быть человеку одному.

Щёлк-шёлк! Готово.

— Пророк, может, пришло время для пятой?

— А мы что, торопимся куда?

— Да надо бы еще к сержанту сходить, как он там. Может, очнулся и пить просит…

— Рано ему. Долго отмокать будет. Уработать артефакт — это для организма большой стресс… Вроде нокаута, растянутого на много часов. Лучше сержанта сейчас не тормо…

И тут — бам-бам-бам! — кто-то или что-то с богатырской силой замолотило в борт «Скадовска» тяжелым тупым предметом. Возможно, головой.

— Шумные какие гости, — неодобрительно промолвил Пророк, протягивая мне бутылку. — Спрячь. Потом добьем.

…У самой дыры в борту «Скадовска» лежал человек, измазанный кровью с головы до ног. Арабелла, встав над ним, с любопытством разглядывала тело.

— Это у вас на учениях такой специальный человек раненого изображает, да? Ему надо оказать первую помощь, да? Какой здоровенький! А это ведь не кровь, это такая краска за ним тянется?

Подхожу ближе. Мужик-то и впрямь — косая сажень в плечах. Вот только он тут никого не играет. По кочкам, по сухому бережку петляет за ним кровавый след.

Пока полз, всякое соображение потерял. Поворачивал туда-сюда, чудом к «Скадовску» вышел. Или просто очень сильный человек — боролся с собой, чтобы раньше времени не сдохнуть. Умирал, но полз. Две стреляные раны — в правой и левой ногах. Дополз, постучал, да и дух испустил. Силы кончились, как видно.

— Арабелла, сударыня! Мы рады будем с вами посудачить, но… зайдите к нам чуть позже. Сейчас у нас будет… э-э… проверка личного состава на знание медицинско-санитарных… э-э… действий… А вот потом… вы… несомненно… можете зайти… и… мы…

Мне показалось, или она ухмыляется?

Рядом с телом раненого лежал «Кабан». Великолепная пушка Клеща. Да и сам раненый, если приглядеться, выглядит как-то… клещевидно.

Принялся я осторожненько переворачивать тело. Может, еще живой?

— Ты осторожнее там! — орет Шпиндель. — Может, это ловушка!

Нет, ребята, это никакая не ловушка. Это самый настоящий Клещ, и «экза» у него на груди жутко разворочена, кровь из дыры хлешет не дай бог, но он еще жив. Разве можно с такими ранами жить? Немыслимое дело. Но я явственно почувствовал его несвежее дыхание. Точно, жив!

Теперь ясно, что за чудо-стрелок положил Репу и его людей.

— Клещ! Это Клещ, Тим! — вопит вольный торговец. — Отойди, стреляю!

И я слышу за своей спиной звук клацающего затвора.

Вот уж кровососа тебе на болт, Шпиндель. Не сегодня. Даже не думай.

Я поворачиваюсь к Шпинделю, встаю так, чтобы закрыть собой тело Клеща, и говорю:

— Иди на хер, пацан. Это мой друг. Я не дам его в обиду.

— Да что ты лепишь, кретин! — истерит Шпиндель. — Этот перец числится в пятерке самых опасных людей Зоны, ты понял? За его труп тебя Варвар баблом осыплет!

— Варвар мертв. А этот перец жизнь мне спас. Дважды!

— Да хрен с ним, с Варваром! У меня инфа с последней базы «Монолита»: двести тысяч уёв за Клеща, живого или мертвого. Ты понимаешь, придурок, двести тысяч?!

— Это мой друг, Шпиндель.

И ствол его «калаша» рисует неприятную траекторию. Теперь вольный торговец держит на прицеле уже не Клеща, а меня.

— Вконец обуел? — вежливо осведомляюсь я.

— Ты просто не врубаешься. Двести ты…

Клацающий звук раздается еще раз. За спиной Шпинделя.

— Я бы на твоем месте не торопясь поразмыслил, брат. Добивать раненых — нехорошо.

О! Хромой Пророк доковылял до нас. Молодец, мужик. Так держать.

Вольный торговец от злости аж лицом чернеет.

— Гребаные совки! Он-то — старое дерьмо, еще при Брежневе родился. Но ты, Тим, ты же молодой! Ты же нормальный должен быть, вменяемый?!

Что ему, дураку, сказать? Что он сам невменяемый? Так не поверит.

— Пожалуйста, брат сталкер, опусти автомат. Очень тебя прошу.

Шпиндель нехотя подчиняется.

— Если тебе человеческих объяснений мало, то я по-твоему объясню, по-деловому, — втолковывает Пророк вольному торговцу. — Кому-то Клещ делал зло, а кому-то — добро. И если ты его на «Скадовске» прикончишь, ты даже представить себе не можешь, сколько народу явится мстить, — продолжает втолковывать Пророк. — Допустим, тебе повезет, и ты останешься жив. Но дело тебе тут точно не оставят!

Вот теперь на узком лице у Шпинделя написано понимание. Вот теперь у него всё в голове выстроилось, и циферки сошлись. «Калаш» отправляется обратно на плечо.

— Понятненько. Мог бы с самого начала по-человечески объяснить.

Словами не передать, какое сочувствие стоит в глазах Пророка.

— Теперь, когда инцидент исчерпан, пустите-ка меня к пациенту.

Пророк возится с Клещом долго. Стаскивает с него «экзу», выслушивает легкие, считает пульс, ворочает его израненную тушу.

Смотреть на это совсем не хочется — брезгливый я. Отворачиваюсь.

А где, кстати, Арабелла?

Ее и след простыл.

— Здорово же ему досталось, — бормочет доктор. — Не могу понять, чем грудь ему так раскурочили… Картечь?

Шпиндель суется поближе к нему:

— Братья сталкеры! Есть деловое предложение. У Тима имеется «медуза»… ведь имеется, не так ли?

— Ты дело говори, — ворчит Пророк.

— А вот и дело: он мне отдаст свою «медузу» и остатки денег. А я ему — «кровь камня». Есть у меня «кровь камня» кое-где. Она ведь тоже заживляющая вещичка, хоть и не столь эффективная, как «ломоть мяса». Реальненько.

Пророк хитро улыбается:

— Что, брат сталкер, отдашь за друга последний хабар?

— А варианты? — вздохнул я.

Тогда доктор поворачивается к Шпинделю и говорит ему с довольной сытостью в голосе: