Виктор Глумов - Нашествие. Мститель

От дверей Центавроса до погребального костра в две шеренги, образуя коридор, выстроилась личная гвардия Нектора бер᾿Грона.

Ксандр стоял в первых рядах — оглушенный личной драмой, оставивший Юльку одну, — и изо всех сил держал лицо. Никто не замечал его смятения.

То ли руководство задерживалось, то ли начало церемонии откладывалось. Даже плебс притих, не кричал и не улюлюкал.

Галебус застыл у костра, сжимая в правой руке незажженный факел. Тёмники, расположившиеся у пирамиды полукругом, молчали, готовые по команде затянуть заунывный гимн.

Воняло гарью. Запах этот смешивался с укутавшим Наргелис туманом, проникал, казалось, сквозь кожу — не отмоешься. Было тепло и безветренно: на Териану наконец-то пришла настоящая весна, укрывшая тайну рождения жизни мглой, опустившейся с гор.

Раздался бой барабанов. Ксандр вытянулся по струнке, теперь он смотрел только перед собой.

По строю пролетел легкий шепот, напрягся Вацлав, шепнул: «Ты глянь!»

Ксандр скосил глаза. Из дверей Центавроса, распахнутых настежь, выводили приговоренных. В серых рубахах, запятнанных кровью, связанные вестницы унылой вереницей брели мимо варханов к костру. Одни едва волочили ноги, другие вышагивали прямо — мозги выжгли не всем. В растрепанной полной старухе Ксандр с трудом узнал Мамочку Злату. Над владелицей борделя палачи потрудились от души, но разума она не лишилась, на её лице читалась обреченность, смешанная с сожалением. Следом за ней молодая вестница тащила под руку коротко стриженную сайдонку. В глазах — ни мысли, но ведь ногами перебирает! Всего вестниц было около тридцати.

Безумная надежда шевельнулась в Ксандре: Юлька постепенно восстановится. А потом… У него даже дыхание перехватило, и губы растянула недостойная вархана улыбка. Потом Ксандр отыщет Забвение. По одной из легенд, с его помощью можно внушить что угодно кому угодно, сделать из человека безвольное существо или же — героя. Если так, то он вернет Юльке разум, восстановит по крупице. Обязательно.

Усилием воли Ксандр стер улыбку с лица.

Клерики расступились, пропуская женщин к месту казни. Лишь сейчас Ксандр разглядел металлический каркас, удерживающий конструкцию из хвороста. Видимо, к нему и привяжут вестниц.

На площадь ступил Нектор бер᾿Грон. Весь его вид выражал глубочайшую скорбь.

— Друзья, — голос Нектора звучал в тумане гулко, и Ксандр мог поклясться: его слышно отовсюду. — Варханы. Сегодня мы провожаем мастера Эйзикила. Мастер был бы рад: он уходит достойно. На его погребальный костер мы бросим виновниц наших бед — вестниц, еретичек, нечестивых предательниц! Нелепая случайность прервала жизнь великого человека. И все, что мы можем, — почтить его память.

Одна из вестниц, окровавленная, с лицом, превратившимся в синяк, с изуродованными руками — видно, ее пытали физически, не убивая разум, — вдруг расхохоталась.

— Ты сдохнешь! — крикнула она. — Вы все сдохнете! Самодовольные мужланы! Уроды! Вы — еретики! Бурзбарос — женщина, она…

Клерик, стоявший рядом, ударил вестницу — коротко, почти без замаха, и женщина рухнула к его ногам. Остальные молчали. Заплакала совсем молоденькая девчонка с белыми сайдонскими волосами. Половине женщин оставили память, половина вела себя, как животные. Пять вестниц сразу же легли и приняли позу эмбриона, четыре — сели на корточки, остальные «куклы» остались стоять. Вскоре вестниц окружили клерики и загородили спинами.

Комиссар закончил речь и едва заметно кивнул Галебусу, тот взмахнул рукой, и тёмники затянули заунывную песнь на одной ноте. Глотнув воды из стакана, Нектор провозгласил начало казни. Галебус называл преступниц по именам и перечислял преступления:

— Злата, известная как Мамочка Злата, сутенерша. Обвиняется в измене и шпионаже.

Сутенершу поволокли к костру, привязали к незаметному меж дров металлическому стержню, над спинами клериков возвышалась лишь её голова. Разбитые губы шевелились, шепча молитву.

— Лиша, известная проститутка. Обвиняется в измене и шпионаже… Гелла, известная как Гелла бер᾿Мах, супруга Ковы бер᾿Маха, обвиняется в шпионаже.

Та самая вестница, которую оглушил клерик, забилась в руках палачей. Она кричала, но ей быстро заткнули рот. Пока клерики её утихомиривали, сохранившие рассудок осужденные попытались бежать, но их задумка провалилась, лишь одной женщине повезло — её застрелили прямо на хворосте.

Нектор продолжил зачитывать список, и вскоре все вестницы оказались на костре.

Мастер Галебус ткнул факелом в жаровню, поднесенную молодым тёмником, подождал, пока разгорится пламя, и швырнул жаровню в пирамиду дров. Ксандр думал, что в сырую погоду разжечь костер будет нелегко. Он ошибался: дерево занялось сразу, наверное, его облили чем-то горючим. Вестницы заметались, заорали. Ксандр прикрыл глаза. Он зажал бы уши, чтобы не слышать женский плач, но по долгу службы ему полагалось сохранять невозмутимость и он смотрел на застреленную варханку, умершую с улыбкой на губах.

Тёмники заголосили громче. Ксандр не понимал слов: это был не лингвейк, а более древний язык, наверное, наречие Предтеч.

Сейчас он совсем не ощущал Дамира в своей душе. И благодарил мертвого берсера за эту милость. Сегодня Ксандр должен оставаться собой, хотя так ему больнее и труднее. Нужно черпать ненависть и откладывать в память, чтобы потом она выплеснулась и пожрала проклятых варханов подобно лаве, пожирающей все живое на своем пути.

Костер затрещал, разгорелся. Вестницы уже не вопили испуганно — они кричали, агонизируя, ревели, хрипели. Наверное, если Ксандр доживет до старости, умирая, он будет вспоминать их вопли и щекочущий ноздри дым с приторным запахом жженого мяса. Желудок дернулся, но Ксандр подавил рвотный рефлекс. Когда огонь подобрался к мертвой вестнице, Ксандр, не дожидаясь, пока вспыхнут её волосы и начнет пузыриться кожа на лице, уставился в небо, куда празднично взлетали искры.

Что бы ни сделали вестницы, жечь их заживо — зверство. А сделать из этого представление могли только средневековые дикари. Варханы и есть средневековые дикари. А он мечтал уподобиться им, стать бер᾿Гроном, унаследовать их неумение прощать, подавленную злобу и угнетенную ярость. Чувства требуют выхода, это они, а не вестницы корчатся сейчас на костре.

Казнь шла своим чередом. Жирная копоть летела в небо, а костер все не мог насытиться и погаснуть. Жар от него ладонью горячечного больного оглаживал щеки Ксандра.

Больше никто не кричал. Гудели тёмники. С грохотом и треском рушилась, оседая, пирамида, стреляла искрами и хлопьями пела. Гулко колотилась кровь в висках.