Туман рассеялся, оставив после себя влажные окна. Ханна боялась шевельнуться, солнце мешало ей рассмотреть дорогу как следует; она крутила рулем почти вслепую. Колеса крошили кирпичи, машину швыряло: они въехали в один из покинутых районов, какие остаются после применения кислотных снарядов и самодвижущихся мин. Только самые отчаянные еще ютились в подвалах: ядовитые пары в камнях убивали все живое.
– Вы говорите не об ультиматуме?
– О нем, – ответил он, нехорошо усмехнувшись.
– И вы знаете, кто убил племянника гроссгерцога?
«Закрытая информация…»
– Да как самого себя!
Она размышляла вслух, словно забыв, где находится:
– И этот Арго тут замешан… все ищут «Тигров», которых нет… условия ультиматума невыполнимы… Значит, война начнется из-за него, правда?
– Никто про это не знает, – сказал он с гордостью. Сердце пронзило острой болью. «Закрытая информация…»
– Но вы знаете. И этот Арго знает. Если вы его найдете, войны не будет.
Он спрятал нос в рукав – порыв ветра принес с собой едкий запах.
– Да мне плевать, будет война или нет! – выговорил он гнусаво. – Что в ней такого страшного? Мне осталось всего два дня, чтобы найти того, кто меня подставил. И тех, кто за ним.
– Вы могли бы предотвратить это. Погибнет много людей. Они же ни в чем не виноваты.
– Какое мне дело до остальных? Я полжизни на войне, и я тоже ни в чем не виноват.
– Если каждый сделает хоть что-нибудь, этот кошмар прекратится. Вы знаете правду…
Он опустил руку.
– Нет.
Она посмотрела на него умоляюще:
– Но почему? Неужели вы просто боитесь? Вы – и боитесь?
– Страх здесь ни при чем. Я не могу.
– Но ведь существуют какие-то способы. Вы можете просто позвонить. Или передать письмо.
– Не успею.
– Я вас не понимаю.
Казалось, кто-то невидимый следит за каждой его мыслью, словно караулит его из-за угла, – это ощущение рождало злость. Он знал, что чип реагирует только на слова и поступки, но ничего не мог с собой поделать. Он был как пес на коротком поводке.
Он сказал озлобленно:
– Я просто сдохну без цели и смысла, вот и все!
– Как…
– Вам что, необходимо все разжевывать? У меня внутри… – он замолчал на полуслове, скорчившись от дикой боли.
«Закрытая информация…»
Машина резко остановилась. Смолкла музыка. Голоса бродяг, прочесывающих развалины в поисках чего-нибудь стоящего – хоть куска рваной тряпки, – отрывисто перекликались вдалеке.
Ханна коснулась его руки.
– Я очень хочу вам помочь, Альберто, – тихо сказала она. – Правда, не знаю, как. У меня есть аптечка, я могу…
– Заткнитесь, наконец… вы меня убьете… – прохрипел Хенрик. Капли пота катились по его щекам, как слезы, пропадали в бороде. Из последних сил он поднял револьвер. Щелкнул взведенный курок.
– Не шевелитесь. Молчите. Даже не дышите, – хрипло шептал он. – Не провоцируйте меня… пожалуйста.
Война, брошенные дети – какое это имеет значение, когда тебе в грудь упирается револьвер со взведенным курком? Палец Хенрика побелел от напряжения. Дуновения ветерка, крика птицы было достаточно, чтобы он дрогнул. Совсем чуть-чуть. Большего и не требовалось.
«Какая я дура, – подумала Ханна. – Добровольно приехала в этот ад».
– Вы… вы… – шепотом начала она и смолкла – губы не слушались. Она почувствовала, как слезы бегут по щекам, стало стыдно от своей слабости, и почему-то обидно. Она закрыла глаза, не в силах отвернуться, закрыла, чтобы не видеть, как он смотрит на ее мокрое некрасивое лицо. Даже в такой момент она цеплялась за глупые условности, делающие из нее человека. Стало еще хуже: невыносимо было знать, что твое холодное скрюченное тело без одежды разложат на столе и будут ощупывать скользкими резиновыми пальцами.
Хенрик не сводил с нее глаз. На мгновение он вернулся в детство, в крохотную кухню их квартиры. Его мама сидит у стола, безвольно опустив руки, глаза ее закрыты, слезы точно так же бегут по ее щекам. Ему показалось – что-то холодное разрывается в груди, причиняя жгучую боль, и никакой стимулятор не в силах ее заглушить. Мелькнуло тело с развороченной спиной – он увидел, как разлетаются на зеленые стены брызги крови. Эта девчонка на лестнице – она ведь тоже хотела жить. Наверное, до последней секунды надеялась, что он не выстрелит.
Он опустил револьвер спустя целую вечность. Был будто на льдине – все качалось; он потерял опору. Он протянул руку – Ханна вздрогнула от прикосновения.
Она тихо спросила, не открывая глаз, ей было страшно, у нее перехватило горло:
– Вы ведь не убьете меня?
– Этот Арго – он рыжий, – сказал он. – Весь такой прямой, будто кол проглотил. На руке кольцо из платины. Настоящий пижон. Хотя по нему видно – насквозь фальшивый. Ездит на красном кабриолете, набивает брюхо в дорогих ресторанах. Вы ведь это хотели узнать? Он сам никто. Посредник. Мне нужно узнать, кто его хозяин.
Она открыла глаза. Посмотрела на револьвер: рука Хенрика была безвольно опущена.
Недоверчиво покачала головой:
– Так не бывает. Столько совпадений сразу. Джон, теперь еще этот рыжий. Это не он вас покалечил?
Хенрик снисходительно улыбнулся:
– Попробовал бы. Я бы ему мозги вышиб. А почему вы спросили?
– Да ведь я ехала с ним в одной колонне. Избил моего оператора. Даже не знаю, что с ним теперь.
– Вы просто сама не своя от страха, вот вам и мерещится всякая чушь.
– Да нет же! – Она отвернулась, вытирая лицо. – Говорю вам – я его видела! У него белое кольцо. И красный кабриолет. Бил ко мне клинья. Скользкий, как червяк. Значит, все из-за него?
Он смотрел на нее и пытался представить, как бы мама вела себя на ее месте. Это непросто, сохранить присутствие духа под прицелом. Он ведь едва не выстрелил. С такого расстояния парализующая капсула подобна разрывной пуле, ее грудь разорвалась бы, как воздушный шар. Все вокруг залило бы кровью.
– Хорошо, что вы успокоились, – сказал он.
– Отпустите меня, Альберто. Пожалуйста. – Ханне казалось – еще секунда, и она разрыдается, слезы стояли в горле, слова выходили скомканными. Все ее умение обращать людей на свою сторону разлетелось в клочья; она не знала, что и как сказать, чтобы он поверил. – Я вам не враг.
Раскрытая косметичка лежала у нее на коленях, тускло блеснула пилочка для ногтей. Может быть, в отчаянии подумала Ханна, удастся попасть ему в глаз. Он закричит, я успею выскочить. Она прерывисто вздохнула, зябко повела плечами – совсем как в детстве, после долгого рева, когда наплачешься и обида уже прошла. «Все равно он меня убьет. Я теперь слишком много знаю». Она проглотила комок, набираясь решимости. Ее била дрожь.
Он осторожно взял у нее косметичку и бросил на заднее сиденье.
