Тяжелая ракета ягну дала промах. Вместо башни она поразила наш космодром: разметала в стороны плиты покрытия и подожгла две «Андромеды».
Обломки взлетели до небес… и один из них, будь он неладен, зацепил «Орлан» Княжина!
– Поврежден, иду на вынужденную, – произнес Княжин, невозмутимый, как дикторы государственных каналов визора, – так бывает, когда ужас достигает крайних степеней, знаю по себе.
Я машинально глянул вниз – куда это он там собрался садиться?
И увидел, как со стороны «вытрезвителя духа» к Лиловой Башне движутся… бишопы!
«Вот же проклятые твари! Что бы там ни говорил Дофинов насчет неприязни бишопов к эсмеральдиту-4, сейчас они явно смогли справиться со своими фобиями! Но куда, мать-перемать, смотрят наши доблестные танкисты?»
А в следующую секунду я с ужасом заметил, что как минимум шестеро бишопов ухитрились просочиться к стоянке уцелевших «Андромед»!
– Княжин! Послушай! Постарайся протянуть как можно дальше на восток… Слышишь?
– Слышу… Только смысла не пойму, – отозвался Княжин.
– Смысла до хера! – Случается, что от волнения я начинаю ругаться. – Чем дальше на восток ты протянешь, тем меньше вероятность, что тебя там прикончат ягну… бишопы эти… сам их, что ли, не видишь?
– Теперь вижу, когда вы сказали.
Нас осталось трое – я, Цапко, Дофинов.
Нас трое, а вражеский десант уже режет бронированные двери Лиловой Башни плазменными резаками!
И, тысяча чертей, кто бы сомневался, еще одна ударная группа на подходе! «Мама, роди меня обратно!»
Но в бою командир должен командовать. А не маму уговаривать.
И я, влекомый силою героического архетипа, выпалил в эфир:
– Атакуем наземные цели! Тип: бишопы. Координата уже совпадает с Лиловой Башней…
– Так мы ж ее взорвем, – вяло заметил Цапко. – Не жалко?
– Отставить разговорчики! – рявкнул я. – Бьем по бишопам, а не по башне!
Я первым подал пример. По-цирковому зависнув вниз головой на стопятидесятитонном «Орлане», благо ревущие маневровые дюзы позволяли это, я всадил в самого жирного бишопа два снаряда из «Настурции».
От первого попадания тот как будто вдруг сложился внутрь, а от второго превратился в облако искристых голубых брызг.
«Будет знать, как связываться с эндоскелетными!»
Мой дуплет был так точен, что не пострадало даже крыльцо с крылатыми быками шеду, на котором мои снаряды настигли тварь. Ну, почти не пострадало.
– Глаз – ватерпас, – одобрительно отозвался Цапко.
Надо сказать, его залпы тоже были нестыдными.
Он, правда, снес одному из крылатых быков башку. Но зато разделал сразу двоих бишопов!
Уцелевшие спецназовцы ягну прыснули в стороны, как осьминоги на теплой отмели.
Дофинов послал по ним очередь импульсов из своего «Гераклиона». Но, кажется, не зацепил ни одного.
– Слушай, командир, – неожиданно обратился он ко мне. – У меня же на «Громобое» защитное поле и целых два блока «Оводов» еще… Вы тут, похоже, и без меня прекрасно справляетесь… А я бы лучше задержал комтуров. Разрешение даете?
– Даю, – коротко ответил я.
Я знал, что такие субчики, как Дофинов, субчики, находящиеся, так сказать, «на особом счету», слушаются приказа только тогда, когда им этот приказ нравится. Вне зависимости от того, будет у него мое позволение или нет, Дофинов все равно сделает то, что посчитает нужным…
В общем, если бы не это, я бы сказал Дофинову твердое «нет».
Он бы «лучше задержал комтуров»! Леонид и триста спартанцев в одном флаконе!
Но самое неожиданное было в том, что Дофинов их действительно задержал!
Он рванул к ударной группе врага на скорости в три Маха. Да так, что облако от эффекта Прандтля-Глоерта – конденсации водяных паров на границе сверхзвуковой ударной волны – распахнулось вокруг его «Громобоя» белым щитом едва не на полнеба.
От такого зрелища даже у меня, бывалого летуна, слегка захватило дух.
А когда ягну вжарили по наглому «Громобою» из десятка позитронных лазеров, к белому облачному щиту прибавилась еще ослепительная радужная корона.
И вот из сердца этих бесконечно фотогеничных оптических феноменов вылетели двадцать огненных дротов – ракеты «Овод». А еще, состязаясь с ними в прыти, вдогон помчались сотни снарядов твердотельных пушек.
– Лихо! – одобрил я.
Тем бы ему и удовольствоваться!
Тут бы и отвернуть!
Мол, хорошего понемножку!
Но Дофинов собирался воевать всерьез. Ему не нужен был успешный фехтовальный выпад. Ему нужно было завязать на себя в собачьей свалке как можно больше супостатов.
Поэтому его «Громобой», сбросив скорость до одного Маха, чтобы не проскочить стаю врагов слишком уж стремительно, и едва не протаранив головного комтура, имевшего непривычный изумрудно-зеленый цвет, врубился прямо в центр вражеского ордера…
Дофинову как могли помогали еще несколько «Хагенов» из своего стратосферного далека. Но в моих оптических визирах это выглядело так, словно наш былинный Илья Муромец зарубился с тьмой нехристей поганых в одиночку…
Сверкающую силовую броню «Громобоя» секли десятки вражеских лазеров. А из-под нее то и дело вырывались трассирующие очереди «Ирисов» и становящиеся все более редкими импульсы «Гераклиона» (у чуда-пушки, и это было ожидаемо, от перенапряжения скисал стрельбовой накопитель).
А потом «Громобой»… взорвался.
Неожиданно. Невозможно!
Однако…
Машина взорвалась с какой-то радостной обреченностью – так гибнут в кинолентах, а не в жизни.
«Дофинов… – медленно, как будто сквозь опьянение подумал я. – А ведь не производил впечатление человека, склонного к героизму…»
– Ты видел?! Там… Дофинов… погиб! – воскликнул Цапко.
– Видел…
– И что теперь?
– Продолжаем выполнять задачу по обороне Лиловой Башни.
– Вдвоем?
– Вдвоем.
Дофинов погиб не зря.
Не успели комтуры выйти на кабрирование, чтобы разродиться своим смертоносным грузом, как, коршуном свалившись из поднебесья, на них обрушилась дюжина свеженьких, муха на них не сидела, «Дюрандалей».
Это была эскадрилья И-03 под командованием гвардии старшего лейтенанта Андрея Румянцева, персоны однозначной в своей неоднозначности.
Двенадцать «Дюрандалей» с исправными генераторами защитного поля, перемноженные на эффект внезапности, не оставляли шансов любому двузначному числу летательных аппаратов ягну. И я, с облегчением вздохнув, смог переключить свое внимание на многогрешную землю.
Как же я без бишопов-то уже пять минут? Без любимок-то без моих?
Одного взгляда мне хватило, чтобы понять: там ад и адские муки. Или, как говорят в Великой Конкордии, «то, что Ахура-Мазда видеть боится».
