– Вы… куп внесен? – от изумления губернатор привстал. – Но тогда, простите… что вы здесь делаете?
Недоумение губернатора было таким искренним, что пират по-настоящему развеселился.
– Вы забавны, ваше превосходительство. Неужели вы считаете, что так любимы народом?
Глаза неопределенного, серо-бурого цвета отразили напряженную работу мысли. Впрочем, работу бесполезную, так как через минуту губернатор спросил:
– Что вы хотите этим сказать?
На этот раз плечами пожал Джеймс Рик.
– Двести тысяч. Всего двести. За город. Неужели вы думали, что они станут выкупать вас?
– Ах, вот что, – с опозданием понял губернатор. Он озабоченно потер крупный, грушевидный нос. – Но у меня нет таких денег, сеньор Рик. В самом деле, нет.
– Вот как? А ваша супруга, госпожа Пилар, говорит, что деньги есть.
Тонкие, синеватые губы губернатора дрогнули. Рик метнул в него пронзительный взгляд, и дон Руис проглотил слова. Но через мгновение он все-таки решился и произнес, глядя в глаза пирату:
– Ва… ши люди забрали все. Они не только выгребли столовое серебро, но даже сняли занавески. Я нищий, сеньор капитан. После вашего отплытия моей семье придется голодать. Пилар, высокородная сеньора, пойдет просить милостыню, сын – молодой дворянин, выйдет на большую дорогу. Вы обрекли нас на великие страдания, капитан Рик.
Улыбка медленно сползла с лица корсара. Оно стало жестким. На переносице залегла складка. С минуту он стоял у раскрытого окна, заложив руки за спину, затем медленно, широким шагом подошел к креслу, где примостился губернатор. Он глядел на бледного, высохшего человечка сверху вниз ничего не выражающим взглядом, и дон Руис обливался холодным потом.
– Так, значит, я обобрал вас до нитки? – задумчиво спросил Рик.
– Да, сеньор, – коротко ответил губернатор.
– И выкуп вы заплатить не можете. Но неужели у вас ничего не припрятано на черный день?
– Видит Бог, вы забрали все, – снова испугался губернатор, – даже серьги из ушей моей супруги. Я нищий, как церковная крыса.
– Что же мне делать? – спросил пират самым серьезным тоном.
Губернатор, не ожидавший вопроса, вытаращил серо-бурые глаза.
– Ва… ше великодушие, капитан Рик, столь известно в этих краях…
– Мое великодушие? – Рик криво усмехнулся. – Мое великодушие – мое личное дело, и я легко забуду о нем, если потребуется… Об этом тоже должны знать в этих краях. Я мог бы пережить недостачу ста пятидесяти тысяч песо. Но ведь я – не один.
Он вопросительно взглянул на дона Руиса, приглашая обсудить ситуацию вместе. Тот заерзал в кресле.
– Вы взяли богатую добычу. Ва… ш авторитет столь высок, что вы без труда…
– Я не обманываю своих людей, – отрезал капитан. Они вновь замолчали. Заходящее солнце окрасило розовым белую обивку на стенах. И зажгло золотое шитье на костюме губернатора.
– Есть один способ уладить разногласия, – проговорил корсар, и люди, хорошо знавшие Рика, взмолились бы, пожалуй, чтобы он замолчал.
Дон Руис Рика не знал.
– Донна Пилар, конечно, не должна просить милостыню. А ваш сын – очень приятный молодой человек и совсем не разбойник по призванию.
Дон Руис воспрянул духом. А корсар продолжал:
– Поэтому я поступлю справедливо и милосердно. Раз вы не можете заплатить золотом – вы заплатите кровью.
– Что? – испанцу показалось, что он ослышался.
– Кровью, – невозмутимо повторил Рик. – Я вас всех расстреляю.
Слова тяжело упали в тишину старинного особняка. Дон Руис смотрел на корсара широко открытыми глазами…
– Нет, – выговорил он наконец. – Вы не сможете так поступить.
– Кто же мне помешает?
– Вы никогда не воевали с женщинами!
– Значит, сейчас начал, – безразлично отозвался Рик.
Он шагнул к окну и крикнул:
– Дэнни! Дэнни Расвен!
Физиономия штурмана «Фортуны» тотчас возникла в окне. Весь вид Дэнни выражал готовность служить, чем может и как получится. Глаза поблескивали, щеки горели. Видно, Дэнни не без пользы провел этот день.
– Где жена и сын губернатора? – спросил Рик.
– В купальной комнате, – отрапортовал Дэнни. – Связаны. Заперты. Приставлена охрана.
– Женщину вывести на задний двор и расстрелять. Сейчас. Мальчишку – через десять минут, если эта жадная скотина не образумится.
Приказ был отдан по-испански… и с таким жутким равнодушием, что дон Руис похолодел от ужаса. Немигающим взглядом он смотрел, как пираты выводят женщину. Черные косы Пилар были распущены, платье смято. На лице – бледном, как маска самой смерти, сверкали с истинно кастильской гордостью прекрасные карие глаза.
– Вы не можете так поступить, – убежденно повторил дон Руис, не отводя остекленевшего взгляда.
Рик промолчал.
– Обращаюсь к вашему состраданию! У меня нет этих денег.
Корсар взглянул на дона Руиса брезгливо и недоверчиво.
– К чему вы обращаетесь?! Вы спятили, уважаемый. И не от горя, а от жадности, – усилием воли капитан подавил гнев и заговорил спокойнее. – Если я сейчас отпущу вашу супругу, мои корсары решат, что мы договорились полюбовно и через минуту вы окажетесь на ее месте, а я составлю вам компанию. Остановить казнь можете только вы. Но не я.
– У меня нет денег, – прошептал дон Руис.
Женщине завязали глаза и поставили на колени. Седой пират в разодранной до пупа рубахе приставил к затылку Пилар пистолет… и Рик взглянул на губернатора. Тот молчал, закусив губу. Едва заметно пират кивнул.
Прогремел выстрел. Не вскрикнув, женщина мешком упала в траву.
– Пилар! – ахнул губернатор и рванулся к окну, но был остановлен железной рукой капитана.
– Пустите! – с ненавистью крикнул он, – пустите меня к ней. Вы все-таки это сделали, английские собаки. Вы убили ее! Вся ваша слава великодушного и справедливого человека – ложь! А я до последней секунды думал, что это – комедия! Да пустите же! – дернулся он.
– Сядьте! – рявкнул выведенный из себя Джеймс Рик. – Это еще не конец спектакля. Дэнни! Уберите тело и приведите мальчишку.
Теперь уже не только глаза – все лицо губернатора приобрело оттенок несвежего мяса.
– Пилар, – прошептал он, провожая взглядом матросов Рика, которые волокли тело испанки. – Будь ты проклят, Джеймс Рик. Я покажу тайник.
* * *
Солнце село. Лишь узкая темно-красная полоса тлела на горизонте, и небо, чуть светлее черной земли зажигалось низкими, но блеклыми пока звездами.
Испанка не зажигала свет. Черные силуэты старинной мебели едва виднелись в полумраке. Она устроилась, поджав ноги, среди разбросанных подушек на кровати с высоким изголовьем. Прямо над головой, на узкой полочке, стоял образок Девы Марии, но лампада не горела.
