— Французы и англичане никогда не отдадут свои империи. Они будут сыты, их поезда будут ходить, их заводы будут работать… А немцы живут слишком далеко и от океана, и от Урала и Баку.
— Завоевать Россию? Отто фон Бисмарк считал, что сделать это невозможно.
— Он был прав. Если Германия и Россия воюют — они уничтожают друг друга. Если они не враждуют и не дружат — у русских нет технологий и техники, а у немцев нет хлеба и сырья. Если Россия и Германия вместе, появляется двуединая империя от Тихого океана до Рейна. Если немцы смогут не думать, что положить в рот и что залить в баки своих автомобилей, они смогут прийти и в те волшебные страны, которые так тебя чаруют.
— Меня вовсе они не чаруют!
— Тогда так: которые чаруют многих немцев. Вместе мы непобедимы, но пока официальной доктриной провозглашена расовая теория, нет и не может быть дружбы.
— В России тоже провозглашено много такого, что только мешает дружбе!
— Несомненно. Но если правительство мешает, что надо сделать с правительством?
— Вы просто подрывной элемент! — засмеялся Вальтер фон Штауфеншутц. — Вас нельзя никуда пускать, вы сразу устроите революцию!
— Когда-то меня называли «придворным революционером» при дворе Фридриха-Вильгельма Третьего. Наверное, пустым аристократам я и правда казался революционером. Но вряд ли я гожусь в другие революционеры, не придворные…
До сих пор Вильгельм Гумбольдт тихо сидел в стороне и сосал трубку. Вальтер так и не понял, курит он ее или просто жует и сосет. А тут он вынул трубку изо рта.
— Революционером придется стать тебе, Вальтер, — очень серьезно сказал он. — Наступило время революций, а мы с братом — люди другой эпохи, мы для этого совершенно не годимся.
— Вы хотите, чтобы я сверг правительство России?
— Да. И Германии тоже.
С четверть минуты Вальтер сидел с полуоткрытым ртом. Дурацкая шутка? Но лица братьев Гумбольдтов были серьезны, почти скорбны. Вильгельм улыбался краешком рта, и улыбался он печально. Он же первым вынул изо рта трубку:
— Пора… Вальтер, мы постарались объяснить тебе, с кем надо дружить и почему. А сейчас пойдем, нас ожидают.
Братья переглянулись. Они быстро, не по годам, встали по бокам Вальтера, крепко схватили его руки своими крепкими, холодными руками, куда-то поволокли. Последней мыслью Вальтера было, что его тащат прямо в стену.
Петя уже собирался взвыть: ну кого вы спрашиваете?! Вы — великие ученые, а я кто? Я — вчерашний студент, избавьте вы меня от решения мировых судеб! Но с другой стороны, и притягивала к себе эта масштабность…
Он уже откашливался, чтобы ехидно спросить: и как же это он будет изменять судьбы мироздания… как тут из стены внезапно вышли братья Гумбольдты; между них — Вальтер фон Штауфеншутц. Вид у Вальтера был обалдевший, он все время крутил головой. Петя почему-то искал на голове у Вальтера следы штукатурки… Этих следов там явно не было. Русские ученые развеселились.
— Вильгельм, ты все не можешь обойтись без путешествий сквозь стены! Что за ребячество?
— Это вы не относитесь достаточно серьезно к открывшейся вам власти над природой! — Старший фон Гумбольдт назидательно поднял заскорузлый профессорский палец.
— Вильгельм, ты в другой раз научишь нас ко всему относиться серьезно… Давай все-таки попробуем объяснить нашим юным друзьям, какие же надежды мы на них возлагаем.
— Тогда, наверное, следует спросить, — начал Александр Гумбольдт. — Как вы сами думаете, ребята, что будет происходить в мире в самое ближайшее время?
— Война! — хором сказали Петя и Вальтер, переглянулись и засмеялись.
— Война… И кто с кем будет воевать?
— Мы будем воевать с империалистами! — это ребята ответили тоже почти что хором.
— Угу, — покивал головой Менделеев. — А друг с другом — не будете?
— Нет… Россия будет еще сто лет прозябать на задворках цивилизации, — сказал Вальтер. Хотя его и учили дружить с Россией, должен же он был сказать правду?
— Нет… В Германии скоро произойдет революция, — также уверенно сказал Петя — одновременно с фон Штауфеншутцом.
— Разве в России не захватили власть расово неполноценные? — спросил Александр Гумбольдт по-немецки.
— Разве в Германии не правит мировая буржуазия? — по-русски спросил Докучаев.
Петя понимал, что его провоцируют.
— Мы не враги… Германия — это технологии! Это самый передовой отряд пролетариата! Мы должны у нее учиться!
Вальтер тоже постарался «дружить»:
— Россия — это громадные пространства! Это народ, расово близкий германцам! Это близкая идеология!
Ребята галдели одновременно, старшие их слушали, грустно кивая.
— Странно или нет, но будущее чревато по-настоящему чудовищной войной… Не страшно? — тихо уронил Докучаев.
— Это будет война с мировой буржуазией!
— Война будет с еврейской буржуазией!
Парни произнесли это на разных языках, но одновременно и уверенно.
— Ребята, вы уже приняли участие в войне… Это была война Германии и России… Разве нет?
И споткнулись оба мальчика, немецкий и русский. И правда… Вроде не было буржуазии в этой долине, возле самого входа в Шамбалу. И еврейской буржуазии тоже не было. А обе экспедиции почти истребили друг друга… Если бы не остались они двое, если бы не спасли их в последний момент — то истребили бы совсем, никого не осталось бы. В долине долго валялись бы трупы людей обоих народов. Старшие смотрели на них грустно, понимающе.
— Хотите посмотреть, что будет, если история пойдет таким же образом? Если продолжится то, что идет сейчас?
— Да… — разлепил губы Вальтер. — Но я уже чувствую, что ничего хорошего не увижу…
— Как сказать! Вы же хотели войны с империалистами? Она и будет.
Докучаев махнул рукой. И появилось четко, как кино, только еще рельефнее, объемнее: колонны Вермахта маршировали по Парижу. Вальтер невольно подтянулся, выпрямил спину: наши идут! Идут победителями через Париж, чеканя шаг, под звуки маршей!
— А вот ваше будущее, Вальтер. Вы ведь из панцерваффе?
— Да…
— Значит, вернись вы в свою часть, было бы так…
На экране вспыхнуло — длинный песчаный пляж, берег неласкового моря, и по пляжу бежит множество людей. Люди бегут молча, у них нет ни сил, ни времени кричать. Они даже толкаются мало — слишком важно бежать и бежать к шлюпкам, катерам, лодкам, набиваться в них, сталкивать их в воду. Лишь бы добраться на этих осевших по борта, ненадежных шлюпках до кораблей, дымящих в море, в нескольких километрах.
