Почему? А потому что способностей к языкам у меня нету. А может, и потому, что с немками романов я никогда не крутил…
Тем временем Ильза объясняла.
— Мой отец, его зовут… Бертран… думать, я… выйду замуж с Максимилиан.
— ?
— Принц Макс… есть… потомок… король Баварии Людвиг. — Видно, эти редкие русские слова девушке приходится буквально выковыривать из глубин памяти. — Прямой линия! Прямой потомок!
Несмотря на своеобразие речи Ильзы, я начал понимать коллизию.
— Короче, Макс — родовитый. Знатный. И богатый.
— Макс иметь банк денег. Еще иметь большой кусок в такой фирме… название «Майбах».
— «Майбах»? «Майбах» ист толль! — Я показал Ильзе выставленный в жесте искреннего восхищения большой палец.
Оно конечно. Трудно будет деточке убедить папу-князя в том, что выходить замуж надо не за Макса этого, прямого потомка баварского короля, у которого свой банк и доля в «Майбахе», а за Ваню Мартынова, пацана из Южно-Сахалинска, на карточке которого лежит три тысячи единиц, скопленных на черный день (небось с каждой зарплаты на «Фольксваген» откладывал). И все имущество которого умещается в чемоданчике величиной с тот аквамариновый контейнер, что по-прежнему отдыхает под сенью раскидистой череды…
— Если мой отец сказать… что мы с Иван любить… отец кричать!
— Да ладно! Покричит и перестанет, — попробовал подбодрить девчонку я. Ильза мне нравилась. Что-то в ней было правильное, настоящее. Как в самых лучших из наших соотечественниц.
— Отец кричать. А Максимилиан может другое делать. Еще хуже! Нанять много человек. Человек стрелять Иван. Иван умирать. — Ильза трагически всхлипнула.
Я понимающе кивнул.
Всуперечь сказкам о врожденной интеллигентности европейцев, я не сомневался в том, что этот самый потомок Максимилиан (который сам, возможно, не кушает мяса животных и не способен зашибить тапком таракана) располагает всеми средствами и достаточным желанием, чтобы сделать из русского гастарбайтера Вани бефстроганов по-лихтенштейнски.
— И что вы будете делать? — спросил я.
Не то чтобы это имело какое-то отношение к нашему с Тополем путешествию. Просто любопытно стало.
— Сначала мы будем молчать. А потом… я буду такая… здоровая. И деньги мой отец мне будут насрать.
Как ни старался я удерживать серьезное выражение лица, но когда Ильза дошла до денег отца, на которые «насрать», меня уже в который раз за день взорвало хохотом.
— Плохо сказала?
Я и слова не мог вымолвить, мною словно бес какой-то овладел.
— Неправильно слова? — трагически заломив брови, переспросила Ильза и обернулась к Ивану.
Но Иван… тоже хохотал, в изнеможении присев на корточки.
Тополь тот вообще лег на спину и задрал ноги, мотыляя ими в воздухе, будто крутил педали велосипеда… Эх, какое счастье, что мимо не пробегало десятка зомбей или пары псевдогигантов. Бдительности у нашего коллектива было ноль!
Ильза беспомощно хлопала своими голубыми глазами, глядя на нас как на врагов. Так продолжалось минуты три. Пока до меня не дошло, что за хиханьками и хаханьками я едва не упустил из виду главное.
— Ты сказала, что будешь здоровая. А сейчас ты какая? Больная?
Некоторое время Ильза стояла передо мной молча, сосредоточенно покусывая губу. Как видно, решала, стоит ли говорить мне правду или нет.
— Я больная.
— Диагноз?
— Болезнь Милна.
— Извини, но я в медицине профан полнейший.
— Это как болезнь Паркинсона, только еще опаснее, — прокомментировал Иван, насупившись. — Что-то там делается с клетками мозга. Деградируют они, что ли. В общем, сами себя атакуют. И умирают.
— Это лечится?
— Вообще-то болезнь неизлечима. — Иван опустил голову и стиснул виски пальцами.
— Но… доктор Севарен… он давать… нам… надежду! — взволнованно заявила Ильза.
Лицо ее сияло светом невечерним. Видно было, что в душе у нее действительно светло. Одухотворенное лицо принцессы Лихтенштейнской выглядело особенно выразительным на фоне мрачного ельника, который конвоем стоял вокруг нашей поляны. Если же дополнить картину рубиновым сиянием, которое Каменное Небо вдыхает, казалось, в каждую частичку воздуха, то вы поймете, что в Зону людей зовут не только деньги.
Есть в Зоне свое волшебство. И в такие редкие мгновения ты понимаешь, что оно — дороже золота.
— Когда я… садиться вертолет… Севарен говорить, что интуиция… у него интуиция про мой… про моя… голова! Что голова будет хороший, здоровый!
— Постой-ка. «Садиться вертолет»… Это было давно? Я имею в виду, эта ваша посадка в вертолет?
— Три дня назад, — сказал Иван. — Собственно, раз уж мы решили рассказать вам все начистоту, то это самое важное. Доктор Севарен — лучший специалист по редким патологиям мозга. Те два случая излечения от болезни Милна, которые на сегодняшний день известны науке, произошли у людей, которых Севарен курировал лично. У него есть установка «Цирцея», облучающая мозг. От нее весь эффект. Вот к нему-то мы и летали…
— Ты хочешь сказать, у этого твоего доктора клиника где-то здесь?
— Да. Я это хочу сказать.
— И что он тут сидит, как доктор Айболит из детского стишка, а к нему со всей Зоны приходят лечиться и коровы, и волчицы, а из людишек-калек прямо очередь стоит?
— Может, это новый псевдоним Болотного Доктора? — хмыкнул Тополь. Я кивнул ему, улыбнувшись — дескать, слышу, шутку оценил, — и выжидательно поглядел на Ивана.
— Сомневаюсь насчет очереди, — ответил тот. — Севарен вообще-то лечением не занимается. Он ученый.
— А почему этот ученый лечит вас, будто он — врач с практикой?
— Севарен сделал исключение для дочери здравствующего люксембургского монарха господина Бертрана Адама Третьего.
— Какой популярностью, оказывается, пользуются в Зоне центральноевропейские монархии! — заметил я.
С каждым новым поворотом сюжета история, которую рассказывали Иван и Ильза, все больше походила на сценарий слезливого японского мультика, какие с утра до ночи крутят по этому идиотскому каналу «Feeling». Все шлюхи в «Лейке» и ее окрестностях от этого канала без ума. Отстрочила смену — и смотреть про идеальную любовь на райском острове, среди цветов, птиц и тропических фруктов, похожих на интимные женские органы…
Так вот Ильза и Иван будто вывалились в Зону из какого-то мультика в стиле аниме. Он — бедный воин. Она — богатая принцесса. Но любовь выше сословных различий. Влюбленные собираются бежать. Но тут выясняется, что она смертельно, неизлечимо больна. Излечиться же она может, лишь если ее отец, который категорически против брака с голодранцем, даст бедняжке денег (а ведь наверняка одного телефонного звонка мало для того, чтобы задобрить этого загадочного доктора Севарена, тут надобно еще мешок наличмана крупными купюрами!). Зрители рыдают, наблюдая за злоключениями наших героев… Сталкер Комбат практически тоже… хм… рыдает.
