– Смотрите за тем, что делаете, чтоб вас, – рявкнул он, выплёскивая своё раздражение наружу.
– Держи свой конец как положено, и он не выскользнет, – отозвался боец напротив. Это был сержант-ветеран Гитанского Эскорта, элитного подразделения лётчиков, которое базировалось в гнёздах кратеров Байконура.
– Да я несу половину твоего веса, – огрызнулся первый. Его звали Натрадж, и до настоящего момента Уттам считал его одним из самых уравновешенных членов своего расчёта.
– Замолчите, – вмешался Уттам. – Вам запрещено разговаривать при исполнении.
– Приношу извинения, кустодий, – сказал Натрадж. – Этого больше не повторится.
– Мы единодушны, – добавил сержант Эскорта, однако Уттам подозревал, что как только они окажутся за пределами горы, те неприязненные чувства, которые они друг на друга затаили, снова выйдут наружу.
– Когда мы здесь закончим, вы вернётесь на поверхность и получите увольнительные документы. Мне бесполезны люди, которые не в состоянии следовать приказам, – сказал Уттам.
– Кустодий? – начал Натрадж.
– Милорд, пожалуйста...
– Попридержите языки, вы оба, – велел Уттам. – Я не потерплю разногласий. Вы так и не поняли, чем вы тут занимаетесь, и всей опасности вверенных вам заключённых. Командующие вами офицеры будут извещены об этом дисциплинарном проступке.
Оба солдата злобно уставились на кустодия. Боевые рефлексы Уттама автоматически распознали ярость и надвигающуюся угрозу рукоприкладства, и его стим-железы набухли, наполняясь активационными химическими соединениями. Он стиснул оружие, но злость бойцов вдруг исчезла без следа так же резко, как и появилась. Она иссякла так внезапно, словно кто-то перебросил переключатель.
– За мной, – велел Уттам и, развернувшись, повёл солдат между камерами. Остатки боевых стимуляторов всё ещё гуляли по его венам, и кустодий бдительно высматривал неприятеля в промежутках между казематными блоками. Единственные имеющиеся на острове враги сидели взаперти, но его встревожила короткая перепалка между смертными. И хотя Уттам не верил в приметы, её сочетание с моросящим дождём вывело его из равновесия, заставив прийти в боевую готовность и толкая на импульсивные действия.
Не лучшее состояние в ситуации, где ключевыми моментами были осторожность и дотошное внимание к мелочам.
– Который первый? – спросил Тиртха.
– Тагор, – ответил Уттам, указывая на казематный блок справа от себя.
Уттам терпеть не мог Тагора. Перед тем, как его удалось утихомирить, он убил триста пятьдесят девять человек, что делало его едва ли не таким же опасным, как кустодий. Уттам занял позицию перед дверью, а солдаты начали разворачивать кругом раздатчик питания.
Находящийся внутри воин мерил шагами камеру по длине и ширине, как хищник в клетке. Он пребывал в напряжении, отчего его мышцы бугрились, а челюсти были стиснуты, как у бешеного волка. Заключённый имел чудовищное телосложение, это был исполин, одетый лишь в изодранную набедренную повязку. Когда-то она была типовым тюремным комбинезоном, но узник порвал его в клочья. Его тело покрывала сетка шрамов, наслоенных поверх генетически наращенной мускулатуры и укреплённых костей, а кожа была сплошным полотном сплетающихся друг с другом татуировок, где топоры и мечи мешались с черепами и зазубренными зубами, которые заглатывали целые планеты.
Его затылок представлял собой чудовищную картину металлических пластин, вделанных в вырезанные в кости пазы, которыми был изборождён его череп. И какой бы самоконтроль ни проявлял этот воин, это не могло скрыть до конца сквозящее в его облике безумие.
– Отойди от двери, предатель, – приказал Уттам.
Воин оскалил зубы, дёрнувшись при слове "предатель", однако подчинился. Он встал спиной к дальней стене, но его мышцы бугрились в предвкушении схватки. Тагор был Пожирателем Миров, и Уттам всегда видел его в позиции для нападения и ни в какой другой. То же самое можно было сказать и о прочих из его Легиона, и Уттам недоумевал, как им удаётся выдерживать это постоянное пребывание в такой высокой готовности к действию. Некоторые люди считали Пожирателей Миров необузданными убийцами, психопатами, которые с молчаливого одобрения вели себя, как полоумные мясники, но Уттам не заблуждался на этот счёт. В конце концов, какая же нужна дисциплина, чтобы поддерживать агрессию на подобном уровне и лишь на волосок от того, чтобы выплеснуться наружу, держа её при этом в такой тесной узде?
Пожиратели Миров были более опасными, чем кто бы то ни было готов был признать.
Тагор пожирал кустодия глазами, скалил зубы в свирепой ухмылке, но молчал.
– У тебя есть что сказать? – рявкнул Уттам.
Тагор кивнул:
– В один прекрасный день я тебя убью. Вырву твой позвоночник через грудь.
– Пустые угрозы? – спросил Уттам. – Я ждал от тебя большего.
– Если думаешь, что я грожу впустую, то ты ещё глупее, чем выглядишь, – ответил Тагор.
– Тем не менее, из нас двоих в заключении сидишь ты.
– Здесь-то? – спросил Тагор. Раздатчик питания уронил в камеру пару упаковок с пайками. – Этим меня надолго не удержать.
Уттам улыбнулся, невольно забавляясь бравадой Тагора.
– Ты правда в это веришь, или тебя заставляет так думать та мерзость, что вколочена в твой череп?
– Я – Пожиратель Миров, – гордо взрыкнул Тагор. – Я не интересуюсь абстракциями, моё дело – реальность, поделенная на чёрное и белое. И я знаю, что я тебя убью.
Уттам покачал головой, признавая всю бесплодность дальнейшей дискуссии, и двинулся вглубь тюремного комплекса. Прочие заключённые одаривали его холодными злыми взглядами или ядовитой враждебностью, но Уттама, как всегда, больше всего беспокоил Атхарва.
Колдун стоял в центре камеры, вытянув руки вдоль боков и слегка вздёрнув подбородок, как будто он чего-то ждал. Его глаза были закрыты, а губы шевелились, словно он беззвучно кого-то о чём-то молил. Здесь дождь шёл сильнее, падая каплями с острых пермакритовых кромок казематного блока. Глаза Уттама сузились: тот самый озноб, который он ощутил, войдя в пещеру, стал ещё сильнее. Он почувствовал опасность, и его боевые инстинкты, уже обострённые коротким вбросом стимуляторов, сразу же вступили в дело.
Он крутнул в руке оружие. В тот же миг глаза Атхарвы открылись, и Уттам судорожно вздохнул: они больше не были янтарным и голубым, а мерцали белизной зимнего солнца.
– Назад, – приказал он, отступая от двери камеры. – Немедленная эвакуация.
– Для этого уже слишком поздно, – сказал Атхарва.
