Мысль о том, что это и в самом деле может быть правдой, ожгла Верити, будто удар плетью.
– Ты сможешь, – сказала она себе и повторила это несколько раз, будто мантру.
Водитель повернулся к пассажирке, взглянул с любопытством. Воротник рубашки взъерошил волосы на его затылке. Клиент медлит – ну и пусть. Счетчик-то работает.
– Вот, – сказала наконец Ожье, протягивая деньги. – Сдачу оставьте себе.
Минутой позже она шагнула под купол из стекла и стали и завертела головой в поисках билетных касс. На перронах кишели пассажиры, толкаясь, обходя друг друга, – будто масса серых пчел. У каждой свое задание, каждая совершенно безразлична к другим. Возле перронов нетерпеливо ждали составы, фыркая, пуская к потолку струи белого пара. Один поезд, со спальными вагонами, тронулся – должно быть, направляясь в Мюнхен или Вену, в глубину европейской ночи. Красный отсвет огней последнего вагона разлился по рельсам, будто кровь.
Ладно, будем действовать по порядку. Верити подошла к кассам и с радостью обнаружила: очередь на международные линии гораздо короче, чем на внутренние. Ожье уже решила: если мест не будет, все равно она сядет на поезд и разберется на месте. Всегда можно испробовать такое средство, как взятка или воровство.
Продавались билеты на семичасовый экспресс – позднее, чем хотелось бы, но все же лучше, чем ничего.
Когда она протянула деньги грязными, с черной каймой под ногтями пальцами, у девушки за кассой ни единый мускул не дрогнул в лице. Наверное, кассиров специально учат не обращать внимания на разные странности.
– С какого перрона? – спросила Верити.
Кассир ответила и пояснила, что садиться можно за полчаса до отправления.
То есть до посадки еще час. Первые двадцать минут Ожье потратила на поиски женской уборной и посильной очистки от тоннельной грязи. В конце процесса кусок карболового станционного мыла стал черным, а раковина выглядела так, будто ею пользовалась целая бригада шахтеров после смены в угольном забое. Но в результате Ожье почувствовала себя намного лучше. А когда переоделась в вещи Греты, спрятав прежние лохмотья в сумку, то подумала, что узнать ее в черном станет намного труднее. А значит, в оставшийся до отправления час вполне можно наведаться в ближайшее бистро или кафе. Ожье не ела с завтрака, и голод уже давал знать о себе. Правда, если уйти с вокзала, не факт, что хватит смелости вернуться, как бы ни было жаль потраченных на поезд денег. Потому она решила пойти в станционный ресторан. В его зеркальном лабиринте выбрала дальний угол, откуда могла наблюдать за входящими, не будучи замеченной ими. Заказала сэндвич с бокалом вина и всей душой пожелала, чтобы большая стрелка на вокзальных часах мгновенно перескочила на половину седьмого.
Сквозь стеклянные двери ресторана Верити увидела на дальнем конце перрона мужчину в сером плаще, остановившегося у стойки с газетами. Нашаривая в кармане мелочь, он осматривался по сторонам, будто впервые попавший сюда турист. Купив газету, водрузил на нос круглые нелепые очки, отчего сделался похожим на филина, и принялся за чтение.
Это не Флойд. Определенно.
Принесли заказ. Ожье понюхала вино и залпом выпила полбокала. Впервые за день она немного успокоилась, позволила растечься по телу приятной расслабленности. Еще немного, и будет койка в ночном поезде. Уж всяко там будет не опаснее, чем в Париже с его выводком детей войны. В Берлине следует найти фирму, сделавшую шары, и попытаться выяснить их назначение. И никаких рискованных шагов, способных раскрыть истинную причину интереса. Быть тише воды, ниже травы. Даже если вернется с одним лишь описанием здания, где делались шары, это уже полезная информация. Несомненно, Калискан официально выбранит за самодеятельность, но частным образом, несомненно, поблагодарит за работу. И, ведя расследование, не законченное Сьюзен, можно поближе познакомиться с древней Европой, что едва ли возможно, если отсиживаться в парижском гостиничном номере и вздрагивать от каждого шороха.
Двери ресторана толкнул мужчина в плаще. На мгновение – пока пар над кофеваркой мешал рассмотреть – Ожье показалось, что это Флойд. Но как только мужчина вошел, навстречу поднялась стройная женщина в облегающем платье изумрудного цвета, и пара поцеловалась страстно и жадно, будто изменяющие супругам любовники. Ну да, так и есть. Мужчина протянул женщине коробочку, та открыла и ахнула. Наверняка дорогое украшение. Он заказал выпивку, пара посидела десять минут, взявшись за руки, затем мужчина поцеловал на прощание подругу и ушел, растворился среди вокзальной толпы. Минутой позже раздался свисток отходящего поезда, и Ожье уверилась окончательно: мужчина сел на него, поехал назад, к своему дому в провинции, к наскучившему семейному очагу, а эта десятиминутная встреча – такая же обыденность, как чистка зубов и утренний прощальный поцелуй с женой. На одно головокружительное мгновение люди вокруг показались реальными, такими же, как все, кого знала и любила Верити Ожье. Лишь предельным усилием воли она стряхнула наваждение, заставила себя думать об этих существах как о чем-то вторичном. Этот мир – фантом. Застывший на сетчатке отпечаток настоящего.
Она посмотрела на часы. Всего несколько минут, и – поезд, койка в вагоне. Спустя час он уже будет на полпути к французской границе, а утром окажется в Берлине. Ожье жестом попросила счет и принялась собирать вещи. Может, подействовало выпитое натощак вино, но Верити исполнилась железной решимости закончить расследование, начатое Сьюзен Уайт.
Официант в белом камербанде принес счет. Ожье покопалась в ворохе купюр и обрадовалась, увидев, что может оставить приличные чаевые. Улыбаясь, она придвинула деньги к официанту и приготовилась встать, решив, что лучше не допивать вино.
И тогда она увидела детей.
Двое стояли рядышком посреди перрона. Мальчик держал обвисшую веревочку йо-йо, девочка сжимала в руках плюшевую игрушку, похоже найденную на помойке. Мальчик был в красной рубашке и шортах, в белых носках и черных туфлях с пряжками, девочка – в грязном желтом платьице и в туфлях как у мальчика. Требовалось присмотреться, чтобы понять: это не настоящие дети, а монстры в обличье, отдаленно напоминающем детское. Их грим размяк и потек от дождя. Вокруг суетились пассажиры, но близко не подходили, возможно сами не понимая отчего.
Толпа скрыла детей, и Ожье потеряла их из виду. Она нервно сглотнула. Спокойно, без паники. Наверное, воображение разыгралось. Это всего лишь уличные оборванцы…
Когда толпа рассеялась, дети исчезли.
Верити вздохнула с облегчением, закрыв глаза. Потом залпом допила вино и приказала себе встать и выйти из ресторана. Поезд ждет. Не стоит дергаться от ужаса всякий раз, когда рядом проходит ребенок. В Париже полно чудаковатых ребятишек, и не все они хотят убить археолога Ожье.
За дверью ресторана прошла пара бизнесменов, и Верити снова увидела детей. Они опять стояли неподвижно – но уже гораздо ближе. Не смотрели на Ожье, но внимательно, с холодным спокойствием змей изучали что-то находящееся неподалеку. Прохожие снова заслонили их, а когда миновали, дети оказались совсем рядом. Несомненно, они рассматривали вход в ресторан. Еще минуту назад у Верити был шанс ускользнуть незамеченной. Теперь – нет.
Она глянула на остатки сэндвича, затем взялась за меню. Дети не должны заметить, что посетительница ресторана, сидящая в углу, очень интересуется людьми снаружи. Ведь не факт, что эта пара детей войны знает ее в лицо.
Когда Верити решилась опять бросить взгляд на дверь, за ней обнаружила лишь девочку. Мальчик уже зашел внутрь и приблизился к празднично освещенной стойке с пирожными. Над его головой жужжала пара мух, очевидно больше заинтересованных им, чем сластями.
Ожье отодвинулась дальше в угол. Ничто не заслоняло ее от мальчика, но он, кажется, еще не заметил ее. Стоял точно приклеенный к полу, медленно обводя взглядом зал. Голова двигалась, точно охранная видеокамера. Верити захотелось пересесть за другой столик, спрятаться за зеркальным экраном, частично разделявшим зал. Но мальчик наверняка заметит движение. Его глаза лишь изредка моргали, словно он напоминал себе, что людям свойственно моргать. Голова неуклонно поворачивалась в ее сторону. Еще несколько секунд, и заметит. Ожье запоздало вспомнила, что у нее два пистолета – здешний автоматический, взятый у мертвого Бартона в тоннеле, и добытый там же изящный пистолетик детей. От этого прибавилось уверенности – но ведь применять оружие здесь нельзя. Наверняка дети сами вооружены, их может быть не двое, а больше. Даже если удастся их застрелить, едва ли Верити сможет покинуть вокзал. Полиция рядом, она отреагирует быстро.
Взгляд мальчика, казалось, проткнул ее насквозь. Верити застыла, отчаянно надеясь, что он не узнает ее. Ведь она одета по-другому, растрепана, грязна и полумертва от усталости. Нет, бессмысленно цепляться за эту соломинку. Несомненно, мальчик ищет именно ее, Верити Ожье, и смена одежды не обманет его.
