намного больше. Да и ПВО не будет пытаться поймать во что бы то ни стало. Какой вред может быть от мелкого транспорта?
Алина подумала секунду, но потом согласно кивнула.
— Прав, — сказала она, — пойду системы тестировать.
— Погоди, — возразил я, — гляди, салоны закрыты. Есть шанс, что туда не залазили после атаки. Нужно обеззараживание. Мы не сможем сутки в этих комбезах… Жень, есть идеи?
Женя остановился. Почесал лоб.
— Точно! — сказал он, уверенно направляясь вглубь бетонного укрытия, — ждите здесь!
Минут через десять он вернулся, с огромной бочкой, которую катил на специальной тележке с колёсиками. По краям бочки висели шлаги с распылителями как на автомойке.
— Об этом мало кто помнит, — заметил он, — у нас ведь есть штатные системы обеззараживания. Как раз на такие случаи. Но атак не было слишком долго!
Где-то полчаса мы тщательно поливали друг друга из распылителей. Потом отошли в сторону, полностью разделись.
На Алину я старался не смотреть и не думать о ней — между нами была сильная химия. А сейчас наглядная демонстрация чувств была, мягко говоря, неуместна.
Женя тоже избавился от госпитальной одежды; он спалил её где-то за оградой аэродрома. Потом был ещё один цикл обработки. И, в конце концов, мы вскрыли ящик НЗ, где были запасные комбинезоны лётного состава. Они были только мужского типа, к тому же, не самого комфортного универсального размера — но это куда лучше, чем лететь голыми.
Потом мы, опасливо поглядывая на небо, выкатили вертолёт на стартовую площадку. Летающие разведчики сейчас были бы совсем некстати.
— Сергей, ты… мы ведь на ты, да? — вот ведь странность: когда у меня не было видно лица — Женя легко называл меня на «ты», а тут вдруг заколебался.
— Конечно. Естественно.
— Ты ведь понимаешь, что это не даёт полной гарантии? — заметил он, — всё, что мы делали?
Я вздохнул.
— Понимаю, — кивнул я, — но мы бы погибли от перегрева и обезвоживания.
— И от вони, — добавила, усмехнувшись, Алина.
— К тому, чтобы вы спешили. Помните? От трёх до двенадцати часов? — уточнил медик.
Вместо ответа я посмотрел на Алину. Та в ответ кивнула и запустила двигатели.
Мы шли на бреющем. ПВО сторон могла сильно пострадать в результате боевых действий, но рассчитывать на то, что она полностью выбыла из строя, не стоило.
В машине было шумно — разговаривать почти невозможно. Поэтому я молча наблюдал за проносящейся внизу землёй, стараясь унять сердцебиение и надеясь на пилотское мастерство Алины.
Когда закончилась полоса разрушений и мы полетели над лесом, Женя вдруг подошёл ко мне и тронул за плечо, указывая на наушники, висящие над креслом.
Нет, до активной системы шумоподавления здешняя электроника не дошла. Но пассивная изоляция, вместе с достаточно громкими динамиками, позволяла вполне сносно разговаривать по внутренней связи.
— Сергей, тебе не показалось это очень странным? — спросил Женя тревожным голосом, указывая назад — в сторону столицы.
— Что именно? — я пожал плечами, — там всё странно!
— Мы не увидели возродившихся, — заметил он, — их должно было быть очень много!
Я задумался на секунду. Действительно — это странность из того же ряда, почему противник не захватил территории, где выбил наши войска.
Причин для этого могло быть множество: враг что-то не рассчитал, и антидот не подействовал; основные события происходят где-то ещё, вне нашего языкового сектора; наши нанесли контрудар, и у противника не было свободных сил для наступления.
Или же люди перестали возвращаться.
Я понял, что за месяцы, проведённые в этом мире, совершенно свыкся с обратимостью смерти. Отношение к ней поменялось. Нельзя сказать, что моё поведение в бою стало более рискованным — просто требовалось гораздо меньше ментальных усилий, чтобы сохранять холодный рассудок.
Я даже морально был готов потерять память. Но не умереть окончательно.
— Пока рано судить, — спокойно ответил я, — встретимся с человеком на той стороне — получим больше информации.
— Мы летим на ту сторону? — уточнил, нахмурившись, Женя.
— Если так можно сказать, — я пожал плечами, — не уверен, что стороны остались.
Медик улыбнулся в ответ и кивнул, снимая наушники.
По моим расчётам мы должны были добраться до точки рандеву с Тревором за четыре часа. Это если по пути не случиться неожиданностей. Нужное место находилось близко к пределу дальности вертолёта — но машина была далека от перегрузки, и были все шансы на то, что мы дотянемся, несмотря на полёт на сверхмалой высоте.
Но через три часа у Алины появились первые симптомы.
Надо отдать ей должное: она не паниковала. Наоборот — рассказала о том, что чувствует, до того, как проявления инфекции стали заметны внешне.
— До твоих координат где-то час полёта, — сказала она, — не уверена, что выдержу. В глазах уже двоится. Держаться на такой высоте опасно.
— Тяни столько, сколько сможешь, — ответил я.
— Твой друг прав, — продолжала Алина, — эта гадость хватает стремительно. Тебе нужно перехватить управление.
Я с тоской посмотрел на рукоятку и приборную панель.
— Наш единственный шанс — добраться до той стороны, — сказала она, глядя на меня вдруг покрасневшими глазами, — там вакцина. Наверняка есть и экстренный антидот с антителами.
Вообще-то, в Академии были курсы управления самыми разными транспортными средствами. Их можно было пройти добровольно. Но мне вечно не хватало времени.
— Это не сложно, — продолжала она, — рукоятка отвечает за работу автомата перекоса. Надеюсь, ты знаешь теорию. Тягу создаёт несущий винт. От его оси зависит скорость и направление полёта.
— Можно без этого, — ответил я, занимая кресло второго пилота.
В этот момент машина чуть набрала высоту — теперь мы не рисковали задеть верхушки деревьев.
— Я взяла чуть выше, — прокомментировала Алина, — иначе ты не справишься.
— Главное, следи вот за этим…
Лекция по управлению здешней моделью вертолёта продолжалась минут пять. Потом я взял рукоятку, Алина щёлкнула тумблером, и я взял управление.
К тому моменту она уже не могла вести машину, обессилено откинувшись на кресле.
В
