Так вот, ныне не где-то в отдалении, а прямо тут же, поблизости, имеется реальный, себе на уме, враг. Да, сейчас, пребольно куснув разок-другой, он вроде бы успокоился. Но где теперь уверенность, что надолго, или уж, тем паче, насовсем? Может ему тоже, просто потребна пауза? Для чего-нибудь. Допустим, для той же перегруппировки. В конце-концов, ему приходится работать не только со своих, но и с захваченных украинских аэродромов. Трудности теперь вполне, эдак, представимы. Мы тут со своих родных, десятилетиями обжитых полос никак не можем наладить чего-то путное, а им действовать с нового места. Кроме того, надо быть до жути наивным – а турки, уж, судя по прошедшим дням, никоим образом к таковым не относятся – чтобы рассчитывать, будто русские Иваны оставят все как есть. Хотя конечно в последние – перестроечно-постперестроечные – времена вполне так приучились на любые выпады только кланяться и даже в умиленье подставлять другую щеку: «Давайте, господа хорошие, тресните нас еще разок, уж больно мы общинно-тоталитарным вирусом заражены; саданите нас по спинушке склоненной чем-нибудь поувесистее, да поострей – слишком мы перед всеми окружающими народами виноваты, за историю нашу агрессивную, да за повадки некультурно-медвежьи; а еще заберите у нас чего-нибудь за так, лучше даже с приплатой – оплеухой по шеям, ибо совестно нам перед нациями мира из-за богатств наших природных неслыханных, не по делу Господом даренных; и к тому же Господом-то неправильным, нелегитимным, юродивым каким-то, совершенно, понимаешь, не умильно-католическим и даже не приятно аллахо-образным».
Однако если у господ-южан память историческую еще не до конца отшибло – чего вроде бы покуда не наблюдается – то они вполне так не забыли, как неповоротливые поначалу северяне, раскачавшись, колошматили их и в хвост и в гриву. Ибо русские, как водится, и из веку повелось, долго-долго запрягают, но потом быстро катаются. И следовательно, если противник в зрелом уме, то он понимает, раз уж отважился русских дубасить, то уж добивай полностью, иначе неизвестно чем все и кончится. Потому, беря в учет, как разведка полностью прошляпила первичное нападение, нет уверенности, будто она снова не проморгает окончательное сосредоточение турок перед новой атакой? И значит, нынешнее мирно-боевое патрулирование, может в любой момент прерваться, сбросив первую словесную приставку в тартарары.
Однако, хоть законы этой Вселенной в некотором роде устаканены, ныне все сложилось совершенно непредставимым образом.
Четвертая власть:
«… захват власти „новыми младотурками“ – так они себя кличут – на первый взгляд кажется следствием всей предшествовавшей череды трагических для Турецкой Республики событий. Однако если присмотреться внимательней, то имеют место некоторые странные нюансы. Не вдаваясь в подробности – всей плеяды которых не ведает покуда никто – уже полностью ясно, что действия „новых младотурок“ очень продуманы. Да они просто оставляют впечатления кропотливо проведенной загодя подготовки…»
Если честно, то типчик заведующий призывом впечатления не производит, как и сам призывной пункт, кстати. Типчик уж больно мелкокалиберный, а ведь так хотелось, теплилась эдакая тайная надежда, увидеть за столом надежного, большого великана, с задубевшей от афганских ветров кожей, с пластмассовой культей вместо руки, и возможно безногого, но бодро орудующего механическими протезами. Короче, Хайлайн – «Космическая пехота». Однако у малька, восседающего за столом, следы ожогов боевого марсианского лазера начисто отсутствуют. Ну что ж, несовпадение внутренних, идеалистических представлений с проявлениями реального мира всегда имеют зазор неохватный штангенциркулем. Интересно, как бы мы реагировали, кабы все неожиданно совпало, и помчалось в параллель по склеенным шпалой рельсам?
Однако все же давим штангель, тулим монтировочку, долбим кувалдометром – гнем уводящую в неясные горизонты рельсину в полезный ракурс. Ведь карлик вообще-то и не восседает вовсе, не корчит из себя начальство, наоборот, приспосабливается, втирается в свои парни, бегает вокруг столика, жмет руки; чаек тут же; сам компанейски давится: сколько-то стаканчиков он сегодня одолел? А чаек ведь, как известно, не пиво – много не… Травит какие-то байки, анекдотики корректные. Хотелось бы лучше бытовухи, о разгроме талибов в былинной мощи советского меча-кладенца, но стерпим и такое, лишь бы…
– А оружие дадут? – наконец-то втискивает насущный вопрос в стремительный речистый поток Парфенюк.
– Ну как же иначе, Сережа! – восклицает низкорослый, отчего сразу увеличивается, дуется в размерах, ибо весьма приятно, что вот, такой человек, тайный руководитель… в смысле, правая рука кого-то там… уже зафиксировал твое имя-отчество, но обращается по имени, как к совсем своему. И потому как-то уже лучше слушается, точнее, выслеживается интонация, а смысл – мимо; так, ловится кое-что, клеится подсознанием в устойчивые клише.
– Ты как думал, Серый? Думал, мы тут с брат… с товарищами военспецами вас выпустим на «загарбныкив» с голыми, чистыми ручками? Подставим вас под огонь? Не дрейфь, все у нас есть, все имеется – танки, ракеты, что душа требует. Ты вот как на танк, а?
– Я… танк… это… – блеет Парфенюк в некой понятной растерянности.
– Ничего, братэ… брат-солдат. Ты ж теперь солдат, так?
– Ну, вы ж меня берете, да?
– Как же не берем? Обижаешь, Серый, ой обижаешь в самую сердечную мышцу. Ты ж записался, изъявил пожелание? Теперь твоя записочка… ну, рапорт, значит… он куда надо, туда и попал.
– Да ведь танк, то долго. Пока кнопки-рули освоишь. Я же Таню хотел освободить, она ж…
– Освободишь, Серый. Не дрейфь! Нюни тут не надо нам! Врубаешься! Мы тут отряд освобождения или как? Автоматик хошь? Получишь такой… э-э. Сам тебе выдам, друган. Спасешь свою Танюху. Представляешь, как ей понравится, когда ты ее спасешь?
– Вы думаете…
– Тебе какой автоматик-то надо? Хочешь маленький – «Узи» еврейский? Как саданешь по гадам картечью!
– Даже такое есть? – удивляется Парфенюк. И тут же досадует: – А чего ж тогда сидим? Чего ж армия наша не…
– Предатели, – скорбно парирует главарь Новых Партизан, или там, Народного Фронта Освобождения от Иноземного Ига: никто ведь пока не знает, как такое будет называется – а ведь как-то, все едино, будет. – Предатели нас предали. Разоспались на стреме… Ну, на задании… Дежурстве, значит. Протюхали все взлеты-посадки. Вот они тута и…
– Слушайте, – вспоминает Парфенюк о как-то забытом. – А кто они? Ну, эти?
