Тристис огляделся.
— Мне кажется, или мы немного опустились?
— Похоже на то. — Согласился Инжи.
— Так вот, — продолжил прерванный минутой молчания разговор сыщик, — по-видимому, бог какое-то время присутствовал при нашем разговоре с чародеем. Первый выпад чародея в сторону империи заставил жреца вызвать бога, но тот только появился и никак себя не проявлял. Все-таки бог — не безотказный исполнитель желаний и просьб и по идее должен реагировать только по необходимости. Иначе никакого почтения к нему не будет. А вот когда чародей походя покусился на то, что считается прерогативой богов… Вы же помните, какого бога был наш жрец?
Инжи кивнул.
— Такого покушения на свою власть бог и не потерпел… Хорошо, что я понял, к чему все ведет, и я благодарен чародею, что он поверил моему слову и вернул власть над "жезлом", — Тристис постучал пальцем по поясу.
— А почему ты не предупредил чародея? Может быть, удалось бы избежать разрушений…
Интересную позицию все же занял комендант, — подумал сыщик. Во время разговора было явно видно, что он надеялся на жреца и его победу. Похоже, наверх комендант поднялся не просто так — у него в крови чувствуется склонность занимать сторону победителя.
— Я не самоубийца, — хмыкнул Тристис. — Кто я такой, чтобы влезать в разборки между богом и Повелителем Чар? Да и интересно было посмотреть. — Последнее он пробормотал очень тихо, почти про себя.
— Ладно. — Комендант встал и снова выглянул за край обрыва. — Как будем выбираться отсюда?
— Придется своими силами. — Сыщик о чем-то думал, поглаживая пояс.
— Может, подождать? Пусть нам закинут веревку.
— Лучше не ждать, — выглянув за край и что-то прикинув, сказал сыщик. — Не знаю, что за силы держат в воздухе наше место заточения, но они могут уйти в любой момент. К тому же веревка у нас есть, и ее длины сейчас должно хватить…
Инжи с удивлением увидел, как сыщик отцепил от пояса декоративную бляшку, на деле оказавшейся легким и крепким креплением со скрытым внутри крючком, и потянул за нее. Изнутри пояса потянулась очень тонкая веревка, вернее, даже не веревка, а нить. Заметив заинтересованный взгляд коменданта, Тристис пояснил:
— Мне несколько раз довелось побывать в ситуациях, когда было сложно без веревки, поэтому я заказал у одного глухого кузнеца это устройство. Глухой-то он глухой, но его руками явно водил бог.
— Какой?
— Не знаю. — Тристис улыбнулся. — Не удивлюсь, если вскорости мы узнаем, что у нас появился новый бог, покровитель искусств и ремесленников. А здесь мне все равно пришлось самому поработать над веревкой, чтобы она выдерживала вес человека: все-таки она слишком тонкая, но мой — держит. — Он взглядом смерил фигуру коменданта. — Да и ваш выдержит.
— И что, ты постоянно таскаешь с собой веревку?
— А почему нет? — пожал плечами Тристис. — Практически ничего не весит, неудобств не доставляет, а понадобиться может в любой момент.
Инжи только пожал плечами, оставляя без комментариев причуду сыщика.
Дальше все прошло довольно быстро, что говорило о большом опыте сыщика в подобных делах. Обернув один конец веревки за торчащий кусок стены и закрепив ее металлической поясной бляшкой, он надел пояс на коменданта.
— Оберните руки тряпкой, а то порежетесь о нить.
Комендант кивнул и, не найдя ничего подходящего, отрезал рукава своей рубашки, намотал их на ладони и встал у края, взявшись за неощущаемую руками веревку. Тристис напоследок что-то отцепил от пояса и оставил себе, а нить под действием веса Инжи стала медленно вытягиваться из механизма, скрытого в поясе. Сыщик убедился, что процесс спуска идет нормально, и еще раз оглядел окрестности. Внизу суетились люди, отряд стражи уже ожидал коменданта, а примерно в квартале от бывшей резиденции Тристис разглядел лежащие фигурки других жрецов бога Диса. И это были явно не те жрецы, что сопровождали Адамуса, так бесславно отдавшего свою жизнь во имя бога, которому он служил. Быстро отбросив все маловероятные версии, Тристис оставил одну, пусть и спорную, но единственно объясняющую наличие других жрецов. Эта версия говорила о том, что при необходимости бог может использовать всех своих жрецов одновременно. И, скорее всего, их использование дает ему бОльшую свободу действий. Эта версия подтверждала предыдущий вывод сыщика, что через жрецов богам проще и удобнее работать с тварным миром.
Тристис про себя вздохнул. Ему еще предстояло потратить немало времени, чтобы зарядить маной полностью разрядившийся поясной жезл, который с успехом противостоял отголоскам безумства закончившегося боя, да и личных запасов почти не осталось… А это трата времени и сил.
Убедившись, что комендант благополучно спустился, Тристис присоединил к нити, ведущей вниз, заранее отстегнутый от пояса специальный держатель. Тщательно проверил его сцепление с нитью и, бросив прощальный взгляд на приютившую их с комендантом площадку, спрыгнул, надеясь на то, что успеет спуститься до того, как держатель слишком сильно разогреется от трения. Сейчас, когда сил осталось всего ничего, появление ожогов было крайне не желательно.
Толлеус. Настоящее искушение
Убраться подальше он не успел: неожиданно, властно ломая сопротивление, навалилось Искушение. Да не полупрозрачные видения сквозь реальность, а странные, но удивительно четкие образы, вытеснившие из головы искусника все остальные мысли.
Искушений много, очень много, и мелькают они быстро-быстро. Разум не поспевает за ними. Что-то просто мелькает серой тенью перед мысленным взором, иная картина чуть задержится в поле зрения, как нарядная девица перед строем женихов на городском празднике. Вроде бы хороша, но отвернулся и тут же забыл, засмотревшись на другую. В памяти лишь смутный образ. Встретишь — узнаешь, а нет — так и не вспомнишь. И все же усилием воли удается притормозить мелькающие перед лицом картинки, словно сунуть закладку в книгу. И тогда можно рассмотреть, потрогать, почувствовать все в деталях.
Страницы в фолианте разные. Серые — что-то непонятное, чужое. Старику это не интересно — пускай бегут, пускай испуганно прячутся в темных закоулках памяти, словно мыши в чулане. Но попадаются другие — цветные. Они как сладость для малыша, манят, соблазняют. В них-то искусник и тычет властным перстом, выпуская наружу дремлющие образы, погружаясь в них.
Толлеус с волнением заглядывает через огромное окно в ярко освещенную комнату, где двое людей в белоснежных плащах и смешных белых шапочках склонились над трупом — отчетливо видно в развороченной грудине замершее сердце. Он знает — это лекари. Только не понятно, какой смысл возиться с мертвецом? И все же они не уходят. Прикусив губу, старик следит за людьми. Вот один на мгновенье прижал блестящий амулет к трупу, от чего тот аж подпрыгнул. Понятно, отчего — лекари зачем-то вызвали грозовой разряд.
