кивнул, против своей воли. Его уже обучили этому способу чтения шифрованных сообщений – обучили совершенно варварским образом, как животное, которому вживляют в мозг электрод. Контрразведчик называл это магией.
– Это и есть подлинная магия – управлять людьми, и не вздумай хоть на мгновение усомниться в нашей власти! – Оглушительный крик офицера принудил Ллаеноха простереться ниц. – Когда настанет время волшебства, ты сам увидишь, что не только люди, но и стихии, неодушевлённая материя – всё на свете покорно рунам. Ты, Ситус Ллаенох, учился у фомора, а там, где оказался неумелым учеником, мы компенсировали это с помощью технологии. Теперь ты – созданный искусственно фомор, наш фомор, и теперь у тебя есть будущее!
Осознав, что он не умрёт под пытками в этом стеклянном застенке, Ллаенох приободрился.
– Мы откроем тебе путь к власти, Ллаенох, в пределах, доступных твоему пониманию, и будем направлять все твои неуклюжие, особенно поначалу, шаги. Надвигается сложный и непростой для общества период; ты станешь тем молотом, что разобьёт ханжескую маску на лице обывателей и позволит им взглянуть на себя в зеркало. Да, это сделаешь ты, Ситус Ллаенох!
Возбуждение овладело всеми членами его тела; Ллаенох почувствовал себя всемогущим. На окружающих его экранах возникла руна Маннас, обозначающая личность, человека с большой буквы – Человека. ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА.
– И в этом зеркале они узрят тебя, Ситус! Твоё величие предстанет перед ними во всём блеске! – Вкрадчивый голос контрразведчика теперь содержал изрядную долю лести. – Встань, лучший из моих сыновей, встань – и властвуй!
Одна из боковых стенок куба, являвшаяся одновременно дверцей, открылась. Ллаенох зажмурился от яркого, слепящего света.
Глава
XXX
Дитнол Норс закурил сигарету в тщетной надежде согреться. То и дело дыша на руки, он делал затяжку за затяжкой, периодически поглядывая на север, где, сокрытый в лилово-красных складках воздуха, находился враг.
Все ещё неразгаданная тайна фоморов отделялась от них голым серым пространством, из-за бесчисленного количества маленьких кратеров-воронок более похожим на поверхность Луны. Лес, некогда покрывавший гряду тянувшихся с северо-востока и обрывавшихся в миле к западу холмов, полностью исчез – вместо него остались лишь разбитые в щепу обрубки древесных стволов. Жизнь, казалось, совершенно покинула эти места. Однако на деле всё обстояло с точностью до наоборот: весьма значительные силы противника, которого лишь с большим трудом удалось отбить на алклусском направлении, находились по ту сторону холмов.
Норс посмотрел на Дортега, чьи черты лица терялись в предрассветном сумраке, слегка рассеиваемом свечением достигавшей небес гигантской алой стены. Декабрьский морозец, уже весьма крепкий поутру, вынуждал их притопывать ногами – пальцы, скованные слишком узкими для тёплых шерстяных носков ботинками, к этому времени совершенно онемели.
– Скоро начнут артподготовку, – изо рта Дортега вырвалось облачко пара. Норс кивнул: этим утром непривычная тишина, воцарившаяся на айлестерской стороне фронта, являлась лишь короткой паузой, маскирующей подлинные намерения командования. Так море стихает перед штормом, собираясь с силами перед могучим взрывом, освобождающим бешенство волн, готовых снести всё и вся.
Норс переглянулся с экс-капитаном Глайнисом; тот чуть заметно кивнул. То была сцена немого, не требующего слов, общения: эти двое участвовали в первых столкновениях с фоморами, которые проходили далеко на севере, в осквернённом врагом Дуннорэ-понт, и им предстояло участвовать в битве, которую командование полагало решающей.
Скрытое отчаяние, овладевшее генералитетом, отражало и само название операции: «Гае Огма», или «Копьё Огма». Согласно апокрифам, Огм приходился отцом Эзусу, и в одной из версий легенды о распятии, как раз он-то и пронзил грудь своего сына волшебным копьём. Легенда эта, впрочем, не признавалась Пресвитерианской Церковью Эзуса канонической, а сам Огм ни в одной из версий Писания не упоминался по имени – от его личности осталось лишь туманное упоминание. Причина такого забвения, которому подвергли бога-отца, по мнению Норса, являлась очевидной: он наказал Эзуса за пьянство и распутный образ жизни; существовали даже намёки, будто бог-сын согрешил с собственной матерью.
– Говорят, в тылу творится сущий хаос: по улицам бегают малолетние сорванцы, вооружённые камнями и палками. – Норс подхватил этот слух с неделю назад, на одном из тыловых складов, где встретил – кто бы мог подумать! – бывшего мэра Дуннорэ-понт Малкольма Финлея. Тот стал ещё толще, если только такое вообще возможно; он носил звание мастер-сержанта и занимал должность кладовщика, отпускал спиртное и консервированные продукты. Финлей, выглядевший странно постаревшим, на прощание прослезился и, шевеля усами, словно расчувствовавшийся жирный таракан, даже продал Норсу без накладной пару бутылок виски.
– Я слышал, – неохотно признал Дортег. – Они громят витрины магазинов и автомобили, выкрикивая: «Дуракам-По-Фарам!». Однако я не верю, что в этом может быть замешан хоть кто-нибудь из моих знакомых. Революция не должна побеждать таким образом.
Его огромные кулаки сжались, а в глазах промелькнуло выражение, отбившее у Норса всякую охоту продолжать расспросы. Похоже, Дортег не верил в причастность нелегальных рабочих профсоюзов к подобным дебошам. Впрочем, Глайнис, как всегда, чутко улавливавший любые звуки, содержащие хотя бы каплю неблагонадёжной информации, уже был тут как тут.
– Ты меня знаешь, Дортег! – Указательный палец бывшего капитана почти упёрся пролетарию в его мясистый, с широкими крыльями, нос. – Я тебя в два счёта к стенке поставлю, этот «ударный» бардак закончился!
Глайнис не шутил и не преувеличивал: их бывшего командира, Идена Глиндвира, расстреляли после того, как его броневик, загруженный золотом и серебром из разграбленного банка Алклу, задержали почти в дуодуазе миль от города.
Попытки Глиндвира откупиться, судя по всему, оказались неудачными; показания экс-капитана Глайниса сыграли решающую роль в ходе судебного разбирательства. Приговор – смертная кара через расстрел – был приведён в исполнении прямо перед строем того, что осталось от ударной роты.
Солдаты, чудом вырвавшиеся из заражённого паучьим токсином города, восторженно наблюдали за казнью своего недавнего командира; даже его дружки, сплошь уголовники, не составили исключения. Выживших, немногим более дуодуаза 89, распределили по разным полкам 1-й танковой дивизии. Свою должность командира отделения сохранил лишь Глайнис, занявший место одного из погибших в недавних сражениях капралов 35-го мотопехотного полка; Хиггену, Норсу и Дортегу – всем, кто пережил ночной бой за почтовое управление Алклу – позволили – также в порядке исключения – продолжить службу под началом бывшего капитана.
– Есть, капрал Глайнис! – Глайнис, уязвлённый, как всегда, обращением «капрал», заскрипел зубами так, словно пытался спилить их; его усы яростно встопорщились. – Смотри мне, Дортег!
Глайнис отошёл на несколько шагов, и Норс, не удержавшись, подшутил:
– Всё-таки капрал Глайнис является наиболее обученным капралом в армии Айлестера, готов поспорить на что угодно. – Глайнис, чьё лицо покрылось желваками от едва сдерживаемого
