Подумалось: не дошел бы хоть один из восьми – и всё. Конец. Ни Дикого Поля, ни Киева, ни Руси – ничего. Закончится этот мир. А каков будет другой – неведомо. И будет ли?
Черномор сглотнул сухим горлом. Призвал чародейское видение – и, силой воли подавив позыв прозреть истончившуюся ткань Междумирья, сосредоточился только на земле и на том, что до времени пряталось под дерном и пожухлой травой.
А прятался под ней Каменный Хоровод. Круг Стражей Границы.
Много таких на земле. Иные видимы, иные – как этот – открываются в час нужды там, где грозит Прорыв и смешение миров. Стоячие камни. Опора тем, кто встанет, чтобы удержать Тьму и уберечь Явь.
И ему, Черномору, видящему, надлежит теперь указать каждому обережнику место.
Воина с меткой Чернобога, сюда. В начало. С кого ж еще начнется пляска, если не с помеченного Потусторонним. А замкнет круг вот эта, с древним именем хранительницы Порога и с враждебными допрежь знаками Жизни и Смерти. Она – Хранитель, и это неспроста, когда Хранитель Яви и Хранитель Прави – один в двух ипостасях. Неспроста и непросто. Если обе богини сошлись в одном, значит, обе – на их стороне. А еще это значит: наложенный их избранницей замок – многажды крепче того, что ставлен лишь с одной стороны. Замкнуть бы только…
Чародей отогнал сомнения. Глупо сомневаться тому, чей срок уже отмерен и ведом.
Восьмеро стояли перед ним. Избранные. Защитники. Богатыри. Сильные. Все они. Даже махонькая травница.
– Сюда становись, – велел Черномор тому, что с меткой Чернобожьего ненавистника, указывая туда, где сквозь траву, дерн и землю виделся ему нужный столп.
– Зачем?
Не удивил. Черномор видел его суть. Тьмы в ней хватало. Но почти вся она была – в прошлом. А вот будущего у него не было. Но, возможно, будет. Если переживет эту ночь.
– Ты ведь Андрей?
– Андрей!
С вызовом.
– Ведомо ли тебе, что значит твое имя?
– Ну, ведомо.
– А значит – кому, как не тебе, первым быть?
Он – не первый. Но так тому, своевольному, легче. И, видя, что избранник колеблется, Черномор добавил вполголоса: – А еще тебе ведомо, Андрей, что у жизни ты в долгу. Пора возвращать.
Понял. Взобрался на камень.
– Ты – следующая.
Лучница. Та, чье имя – Внесшая Залог. Будь у Черномора выбор, ее бы здесь не было. Ни в Каменном Хороводе, ни на этой поляне… Ни в Диком Поле.
Черномор вздохнул. Впору попросить, как просил Бог христиан: «Да минует меня чаша сия». Но чародей не станет. Раз его ненавистница здесь – и заменить некем, значит, так тому и быть.
Встала, не споря. Но глянула…
Так вдоль стрелы смотрят, когда в упор бьют.
– Ты – сюда.
Это – рыцарю. В нем ни сомнений, ни страха. Думает, что знает, зачем здесь. Самонадеян, не умен, но справится. Меч судьбы, обманувший и обманутый. Бог христиан всем предоставляет выбор. Но выбор сей – предрешен.
А вот этих двоих, маленькую повелительницу Знаков и Стрибожьего любимца – непременно рядом. У него просто сила, у нее – сила особая. Сила духа. Встанут вместе – не одолеть. Но пока они не вместе, а только рядом.
– Лис!
Этот встал на место сразу. Не спрашивая. Потому что тоже видел. Он верный.
И еще один верный. Хоть и перевертыш. Со знаком Вестника. Самое место для Седьмого.
И, наконец, последний камень. Замковый. Камень-скреп.
– Прошу тебя, Яга-хранительница.
Встала и расцвела недоброй улыбкой. Почувствовала: Хоровод замкнулся. Они все ощутили. Сначала единство, а потом – Силу, которая пошла из земли вовне, поднимая стоячие камни.
Охнула маленькая травница, чуть согнул колени напрягшийся Лис, раскинул руки и засмеялся Стрибожич, когда вздулась под ногами земля и, разорвав дерн, поползли вверх столпы Хоровода, унося на плоских вершинах восьмерых хранителей Междумирья, позабывших на краткий миг даже о Тьме, клубящейся на расстоянии броска копья.
Невысоко унесли столпы. Всего на полсажени. Их ведь только восемь. Малое число.
Малое, но достаточное.
Сейчас все восемь глядели на Черномора. Глядели сверху, потому что сам чародей не вознесся. Он остался на земле. Внутри Круга.
Черномор наклонился, потрогал жесткую щетку травы. Больше он никогда не ощутит ее вот так, ладонью. Сегодня – в последний раз.
– И что теперь?
Стрибожий жрец.
Ожидаемо. Ветер нетерпелив.
– Теперь ждем, – ответил Черномор, распрямляясь.
– Долго?
– Скоро.
Восемь призванных. У каждого – своя нить, своя судьба, свой выбор. Даже у той, что его ненавидит.
Только у него, Черномора, выбора нет.
И словно отвечая его мыслям – низкий тяжкий вздох. Это земля дрогнула. Больно ей.
Когда земля дрожит, всему живому хочется бежать без оглядки. Мало кто может устоять.
Черномор – может. И восьмеро не побегут. Даже если ночная степь станет подобна шкуре испуганной кобылицы, Хоровод будет стоять. Он вне Прави, Яви и Нави. Он просто есть.
Черномор ждал, но все равно вздрогнул, когда из клубов мрака беззвучно возник, навис над Хороводом черный, блестящий, даже на глаз склизкий корабельный нос.
Нагльфар.
Черномор знал, в какой облик ныне облечется Зло, но все равно вздрогнул. Словно ледяная игла уколола сердце, когда Корабль Мертвых заскользил вниз, будто спускаемый на воду драккар.
Но гоже ли бояться смерти тому, чье имя – Черная Смерть?
Чародей поднял руки. Зеленое светящееся марево поднялось над ним, лизнуло чешуйчатый борт.
Потекла мертвая корабельная плоть и разорвалась тишина. Вой прошел над степью, пригибая траву.
Черномор воздел невидимые руки, охватил восьмерых, оперся на них и возликовал на миг, понадеявшись: вдруг едины они и Хоровод пересилит Жизнью, а не кровью?
Миг истек.
Хлопнула тетива. Каленая, зачарованная против чародея стрела ударила под левую лопатку.
Та, для которой ненависть была целью и смыслом, не предала себя. Но предала их всех, разорвав Хоровод.
Черномор, однако, стоял. Держался и держал. Не так-то просто убить истинного чародея даже зачарованной против него стрелой.
Время почти остановилось. Оно уже не бежало – ползло, густея, переполняясь смертной силой, к неизбежному концу.
По-другому не бывает. Там, где сходятся во имя великой цели ненависть и любовь, кровь неизбежна. Все предрешено.
Взмах длинного рыцарского меча, освященного самим держателем Престола Христова, – и Черноморова голова, взмахнув точно крылом гривой волос, в последний раз втянула расширившимися ноздрями запах собственной жертвенной крови.
Голова взлетела и пала. Взревел могучий Черноморов дух, покидая столетнее тело вместе с чародейской кровью, омывшей рыцарский меч, посвященный Богу, сказавшему: «Я есть Любовь»…
Черный киль Нагльфара заскользил по пролитой крови, будто драккар по мокрому спуску. Закричали восторженно и алчно тысячи мертвецов на его палубе. Черномор-дух увидел смертный оскал второго кормчего. И узнал его.
Хоровод был разорван, потому Внесшая Залог ненадолго пережила того, чья кровь стала Залогом.
Уронив собственный лук, она вцепилась в стрелу, пробившую шею, а двое верных спрыгнули с камней и, позабыв обо всем, взялись рубить папского рыцаря, застывшего над мертвым телом Черномора.
То был страшный миг. Трое хранителей сошлись в междоусобной схватке, крича от ярости, позабыв обо всем. И навис над ними огромный черный нос Нагльфара, грозя размозжить всех троих, принеся их в жертву самому себе.
И когда казалось уже, что сломанная Ветвь будущего необратимо разорвала Пряжу Ткачих, прямо в разверстую брешь полетел сосуд маленькой травницы. Крошечный сосуд, брошенный не слишком сильной, но меткой рукой, пролетел по высокой дуге, оставляя в ночи призрачный серебристый свет. А когда он завис, запутавшись в Сети мертвецов, не сумев коснуться носовой фигуры Нагльфара, пронзил ночь протяжный стон Стрибожьего рога. Разорвалась великанья Сеть, и крохотный огонек пал на черную змеиную голову.
