– В тот день был какой-то праздник, и Луч собрал почти всех жителей города. Это центральный проспект Терраполиса, широкая и бесконечно длинная улица. Там мы их и нашли. Мы должны были что-то сделать с умершими, нельзя было оставить их тела так, без погребения, это не по-людски… Но что мы могли поделать с тремя миллионами мертвых тел? Мы не могли все бросить, оставить их гнить, но и похоронить как полагается тоже не могли…
– Хватит, – выдыхаю я.
Он должен замолчать. Он должен замолчать сейчас же.
Но он меня не слышит. Сейчас он там, наверху.
– И мы… сжигали их. Но были люди, которые не пошли на праздник, остались дома, где их и застала Волна, а здесь такие высокие дома, каждого мертвеца на улицу не вытащишь… – Кондор запинается, и странное, неуместное удивление отражается на его лице, когда он продолжает: – Мы ходили по домам с биосканерами и тех, кого находили, сжигали в собственной ванне, это было единственное…
– Хватит! – в ужасе кричу я, и Кондор замолкает, но уже слишком поздно.
– Это было единственное… что мы могли сделать… для них… – едва слышно заканчивает за него женский голос.
В метре от него стоит Агата.
– Они страдали, – говорит Кондор безжизненно. – Положение тел… оно говорило…
– Что смерть была мучительной, – голос Агаты становится громче. – Арника, отойди…
– …как можно дальше, – заканчивает фразу Кондор внезапно севшим голосом. – Иначе она зацепится за нас обоих. А я-то думаю, чего это меня на такие откровения потянуло…
Мне удается сделать лишь пару шагов. Странное оцепенение сковывает тело.
Кондор поворачивается к Агате, шагает в ее сторону, но девушка резко отшатывается от него, отступая назад.
– Все мертвы… все они мертвы… – сбивчиво бормочет она, запустив пальцы в волосы. – За что?.. И я мог быть среди них… мы тоже могли погибнуть, мы все могли погибнуть… И некому было бы сжечь нас… некому… некому… никого не осталось… – Агата хватает воздух ртом, ее полный ужаса взгляд мечется из стороны в сторону, словно она не может понять, что происходит.
– Она не отпускает меня, – голос Кондора едва слышен. – Она держит слишком сильно…
На последней фразе тихие голоса Кондора и Агаты сливаются.
Я пытаюсь сосредоточиться, лихорадочно соображая, чем могу помочь Кондору, помочь им обоим… Можно попробовать ударом лишить сознания одного из них, но вдруг будет только хуже? Что делать?! Оглядываюсь по сторонам, но Просвет пуст. Здесь только мы трое. Некому прийти на помощь.
– Никто не заслужил такой смерти… Никто! – Лицо Агаты застывает. – Ребенок… Девочка… Девочка на руках солдата из Турра… Тоже летчик, я сбил его самолет, вот ирония… Он плачет… плачет… говорит, что должен был погибнуть вместе со своим самолетом… лишь бы не видеть… не видеть… – Она мотает головой, задыхаясь. – Не видеть! – отчаянно восклицает Агата, делая шаг назад.
Глубокий вдох. Ее взгляд застывает. Она высвобождает дрожащие пальцы из спутанных волос, опускает руки ниже, будто собираясь закрыть уши. Мгновение – и руки со скрюченными пальцами рассекают воздух, падая вниз, а лицо искажает страшная гримаса.
Агата кричит, и этот крик пронзает меня насквозь. Мне кажется, что я перестаю существовать на те мгновения, пока резкий звук ее голоса звенит в моих ушах, я растворяюсь в моих самых страшных воспоминаниях. Все, что терзает Агату, весь ужас увиденного ею выплескивается в этом крике, и этот ужас созвучен ужасу, застывшему внутри меня, похороненному глубоко в памяти. Я возвращаюсь к Гаспару, который вновь и вновь умирает у меня на глазах, и получаю освобождение лишь тогда, когда крик сменяется хрипом: захлебнувшись воздухом на вдохе, Агата падает как подкошенная, и Кондор едва успевает подхватить ее.
– Нет, нет, нет, – бормочет он, с ужасом глядя на девушку у себя на руках, – только не это… Кричи, – хлопает он ее ладонью по щеке, – пожалуйста, ты должна кричать… – Кондор поднимает голову, и, видя его лицо, я понимаю, что его страх вызван уже не воспоминаниями, а тем, что происходит сейчас. – Она должна кричать! Если кричишь – не так больно… Только так она может пережить то, что видит, освободиться… – Он вздрагивает, запнувшись, и страх сменяется выражением детской растерянности. – Мы… сделали это с ними… мы почти сделали это с собой… – произносят они с Агатой вместе, после чего девушку охватывает сильная дрожь, а Кондор вновь поворачивается ко мне. Его лицо в слезах. – Она застряла в моем воспоминании, – говорит он севшим голосом. – Она не справится. Я… убиваю ее.
– Они горят… – Агата задыхается, произносить слова ей все труднее. – Они горят… Я вижу, как они горят, десятки, сотни тел, их так много… на мне фильтр от процина, я не могу, не могу чувствовать этот запах, но я чувствую его… И звук… треск… шипение… Я не могу, не могу…
– ЗАТКНИСЬ! – кричу я во всю силу легких, надеясь на чудо.
И это помогает – и Кондор и Агата смотрят на меня одинаково ошеломленно.
– Что ты себе…
Единственный шанс спасти их, спасти обоих. Почему-то я знаю, что, если сейчас по вине Кондора Агата погибнет, это его уничтожит. Он просто не сможет идти дальше.
– Небо, Кондор, – мой голос охрип. – Покажи ей свое небо.
Агата замирает на вдохе. Ее взгляд застывает, лицо расслабляется. Робкая, неуверенная улыбка, которая становится все шире. И это самая чистая, самая прекрасная улыбка, какую я когда-либо видела. Глаза девушки светятся счастьем. Кондор несмело улыбается ей: смотри, смотри… Агата тянется рукой к его лицу, ее ладонь касается его щеки – и тут же, спустя мгновение, безвольно соскальзывает. Девушка обмякает на руках у Кондора, который держит ее так, словно во всем мире у него не осталось никого дороже.
– Она спит, – шепчет он, продолжая улыбаться сквозь слезы, касаясь ее шеи и осторожно поправляя упавшую руку. – Она жива, просто спит. Она жива, жива… – повторяет он вновь и вновь.
Колени подгибаются, и я бессильно опускаюсь на пол. Нас окружают люди – Смотрители, медсестры…
Она жива.
Берту больше не снятся кошмары. Зато, кажется, теперь их вижу я – мальчик спрашивал, почему я плакала во сне. Я сказала, что, проснувшись, не смогла вспомнить, что снилось, и это почти правда, ведь в памяти остались только седые волосы и бесконечный крик.
Бесконечный крик и слезы на лице самого сильного человека из всех, кого я знаю. И я плачу вместе с ним.
Даже во время тренировки в Большом зале я не могу перестать думать о том, что произошло в Просвете, хотя именно сейчас мне требуется максимальная сосредоточенность. Раньше мы уже отрабатывали здесь сценарий освобождения пленника, и нашему отряду даже удавалось получить бонусные баллы – но в прошлые разы мы были «охраной», теми, кто пленника удерживал. Сегодня же наша очередь освобождать, и буквально все идет не так, как надо.
