– Вместе с ним приходил Артур?
– Да, – кивнула путана.
– И он ведь не просто так приходил?
– Он принес товар, – скороговоркой сказала Алёна, будто эти слова под большим давлением находились в ней, а сейчас, проделав брешь, вырвались наружу.
– Ага, вот, значит, как, – правитель довольно погладил бородку. – Хозяйке вашей он его сбывает уже второй раз. И ты с Олегом…
Роман приподнял брови.
– Курили траву, – продолжила фразу путана.
– Конечно, ты знаешь, что курение наркотических веществ запрещено законом Великого Лакедемона, – казалось, правитель превратился из ночного хищника в дневного царя зверей и теперь разбрасывает штампованные фразы, подобно бисеру, перед старейшинами Совета.
Алена вскинула голову, открыто посмотрела на Романа и произнесла с придыханием:
– Чего не сделаешь во имя блага отечества.
Из уст любой другой проститутки подобные речи звучали бы как похабное издевательство над обычаями Лакедемона. Но Алёна – совсем другое дело. Она сказала эти слова с какой-то неподдельной честностью, истинным благородством.
«Талант! – восхитился царь. – Настоящий талант! Просто натуральная Жанна д’Арк. Разве только что не девственница».
– Где Артур достает товар?
– Я не знаю и девочки не знают, и хозяйка тоже, – путана задумалась на минутку. – Единственное, о чем обмолвился Артур, что они с вашим племянником напарники.
– Ты полагаешь, это правда? Может, тогда Олег сбежал из-за контрабанды?
– Думаю, нет. Он сбежал из-за ребенка.
– Значит, вот что, – правитель почесал бородку, поднялся, положил на столик два металлических квадратика с выбитой на них единицей. – Товар идет из Беглицы. Завтра в приемной Совета возьмешь пропуск. На воротах объяснишь, что послана за глиняной посудой для заведения, если охранник будет задавать лишние вопросы, заткнешь ему пасть деньгами, – еще четыре квадратика оказались на полированной столешнице. – Хозяйке соврешь, что тебя очень хотел видеть староста Беглицы и за свидание обещал сразу три трудодня. Думаю, раскрутить этого упыря будет не так уж сложно, ведь таких как ты, он в жизни не видал! Ты поняла, что любыми способами должна достать товар, сделать «контрольную закупку», так сказать. Что останется, возьмешь себе.
Царь подумал немного и к шести трудодням, лежащим перед огромным зеркалом, добавил еще двадцать. Маленькое состояние, но что делать – любая спецоперация должна соответственно финансироваться. В конце концов, компромат на сынка соправителя стоит намного больше.
«О! Это будет грандиозный скандал, от Антона отвернуться многие. Кто тебя тогда поддержит, кроме твоего тупоумного костолома Алфераки, друг мой и соратник?»
– Вроде бы все, – задумчиво протянул правитель, всматриваясь в свое отражение.
– Мой господин, могу ли просить вас о свидании с детьми? – пролепетала путана.
– Конечно, можешь, – царь все также пристально и немигающе глядел в зеркало на своего двойника, хищного и опасного оборотня. – Когда все сделаешь как надо, я выпишу тебе пропуск в Ломакин на два дня. Хорошая работа будет хорошо оплачена, не сомневайся. А пока не беспокойся, твои чада живут в сытости и довольстве, у них счастливая судьба. Они станут ломакинцами, а это уже почти полноправные граждане. Ладно… мне пора.
– Мой господин, вы слишком рано уходите, хозяйка может заподозрить неладное, – голос Алёны не был томным или зазывающим, но кротким, просящим, даже молящим о ласке.
Роман повернулся. Путана была без халатика. Когда только успела скинуть? Девушка смотрела в пол, на щеках легкий румянец. Она медленно подняла голову и встретилась взглядом с правителем. В глазах блестели слезы.
«Талант! – усмехнулся царь, задувая свечи на одном из канделябров. – Подлинный талант! Или она не играет? Или это из-за детей. А может, не только из-за них? Неужели в самом деле…»
Роман снял перевязь с шашкой и пояс с кобурой, расстегнул пуговицы на кителе и задул второй ряд огоньков. Девушка в это время сбросила покрывало с необъятной постели.
«Н-да… дилемма! Дома ждет Елена Прекрасная, а я вот тут… разоблачаюсь. Но ведь Алёна права, действительно, скорый уход вызовет подозрения. Что ж, выбора как бы и нет. Чего только не сделаешь во имя блага отечества… Да и Лену готовили не на философском факультете: нюансы работы знает», – подумал Роман, невольно ухмыляясь.
Огонек последней свечи, которую правитель не потушил, едва разгонял ночной мрак в комнате, которая вдруг наполнилась теплом и уютом.
* * *
Глубокая ночь была не только в Доме Алён, но и во всем Лакедемоне. Даже из трактира Гоги убрались последние пьяницы. По безлюдным проулкам ходили патрули, освещая улицы факелами. Однако на окраине поселка, в невзрачном домишке недалеко от частокола, пылал светильник: Игорь страдал бессонницей. Холостяцкая одинокая жизнь его не тяготила, но временами совершенно неожиданно накатывала непередаваемая тоска, постепенно превращаясь в лютую злобу, и он шел в бордель. Инспектор ненавидел шлюх, которых считал символом нынешней жизни, видя в них самую суть людской натуры: продажной, алчной, бессовестной. Но ничего не мог с собой поделать и, нахлеставшись предварительно дешевого беглецкого вина, шел в Дом Алён. Игорь всегда выбирал Татьяну Вторую, самую подлую и жадную среди путан, был с ней груб, даже жесток. Но за лишние трудодни женщина терпела издевательства и боль.
Сегодняшняя тоска и ярость были особенно сильны, настолько сильны, что даже испытанное средство не помогло. И вернувшись домой, зная, что уснуть не получится, инспектор, достав из ящика чуть пожелтевшую тетрадь, чернильницу и перо, принялся выводить неровные буквы.
«Я опять пишу этот дневник. Это мой секрет и преступление против так называемой Миусской Политии. Самая главная деревня в этом клоунском государстве называется Великий Лакедемон. Звучное название получилось из захолустной Лакедемоновки. Наверное, понты и тщеславие всегда сопутствуют человеку, в какую бы эпоху он не жил. И даже если люди будут гнить в подземных гадюшниках, где и жрать кроме крыс будет нечего, то и там обязательно найдутся «избранные», которые будут кичиться, что крысаки у них в клетках более серые, нежели у остального быдла. Я могу поставить свою шкуру, что кроме нас наверняка есть выжившие. Например, в бункерах на Урале, куда перед войной непрерывным потоком шли грузовые самолеты или даже в метро, вроде Московского, или в сибирских деревнях, где бомбить было нечего, но везде люди захотят возвыситься над товарищами по несчастью. Вот и у нас вокруг Малые Федоровки, Гаевки, Беглицы, но есть, смешно сказать, «столица» и извольте ее называть Великим Лакедемоном. Вот поэтому я ненавижу человечество. Вот поэтому жалею, что оно не погибло полностью. Но все же есть и капля меда в этой гигантской бочке с дегтем: с непередаваемым наслаждением я созерцаю агонию моих собратьев по виду. Они вымирают. Может быть, мне повезет остаться последним человеком на Миусском полуострове. Я хочу стать тем, кто прирежет предпоследнюю двуногую тварь. Тогда, пожалуй, я смогу быть самим собой, тогда я смогу стать свободным и, значит, смогу спокойно умереть. Жаль, нельзя действовать открыто против моих врагов. Пока их слишком много.
