И направился в глубь храма. Бунтарь кивнул заложнику, чтобы тот следовал за Пирсоном, а сам с подругой пошел позади них.
Проход выходил к похожему на невысокую сцену возвышению, на котором стоял массивный каменный стол. Позади него находилась большая картина-триптих в позолоченной раме. На центральном полотне композиции была изображена грустная женщина в красной накидке, прижимающая к груди пухлого кучерявого младенца, взгляд которого был не по годам осмысленным. Нарисованные на боковых полотнах триптиха бородатые старцы с посохами почтительно склонились перед женщиной, хотя она выглядела намного моложе своих почитателей и, судя по простой одежде, не являлась знатной особой.
Задержавшись на мгновение у картины, Бунтарь пожал плечами и направился было дальше, как вдруг Невидимка подхватила его под руку и придержала на месте. А затем, пристально посмотрев на нарисованную женщину с младенцем, ни с того ни с сего громко произнесла:
– Да, согласна!
– Что вы сказали, мисс? – Пирсон от неожиданности остановился и оглянулся. Даже в наполненных страхом и ненавистью мутных глазах Холта появилось любопытство; видимо, в присутствии патера Мэтью слегка воспрянул духом, поскольку знал, что слуга Создателя не даст его в обиду, по крайней мере, в стенах этой церкви.
– А что я сказала? – Невидимка осеклась и заморгала, словно прогоняя наваждение. Не иначе, произнесенные Одиннадцатой слова стали сюрпризом и для нее самой.
– Ты сказала: «Да, я согласна», – напомнил ей Бунтарь. – Что это означает?
Подруга отпустила его руку, задумчиво провела ладонью по каменному столу и снова взглянула на картину.
– Вообще-то, я не собиралась это говорить, – пояснила Невидимка. – Как-то невзначай вырвалось… Просто вдруг на миг мне почудилось, что однажды я уже стояла здесь, на этом самом месте, и говорила именно эти слова. А вот зачем и почему – совершенно не помню. Еще вроде бы вокруг меня было полно народу, а рядом находился какой-то мужчина в черном костюме, которого я… – Невидимка смущенно взглянула на Бунтаря. – Которого я держала за руку и… И это был очень торжественный и счастливый момент. По крайней мере, для меня и того мужчины.
Холт презрительно фыркнул и отвернулся, однако во взоре патера появились понимание и сострадание. Бунтарь не знал, как ему реагировать на внезапное откровение подруги, и попытался тоже усиленно припомнить нечто похожее. Но других воспоминаний, кроме тех, что превентор пережил при входе в церковь, у него не возникло.
– О, прекрасно вас понимаю, мисс, – сочувственно произнес Пирсон и тут же поправился: – Или, наверное, правильнее будет сказать «миссис»… Вряд ли вас венчали именно в этой церкви. Но то обстоятельство, что, несмотря на все пережитые вами невзгоды, вы пусть очень смутно, но помните собственную свадьбу, говорит о многом. Уверен, если бы вы постарались в спокойной обстановке восстановить в памяти еще какие-нибудь детали вашего прошлого, вам это непременно удалось бы.
– Так, значит, когда-то я выходила замуж? – изумилась Невидимка. – Служила в армии и одновременно была чьей-то женой? И возможно, у нас с мужем были дети… Но почему я променяла эту жизнь на Контрабэллум?
Патер смиренно склонил голову и развел руками, давая понять, что бессилен объяснить «миссис Одиннадцатой» эту и впрямь довольно странную загадку.
– Я, конечно, мог бы ответить, что сие известно одному Господу, только тогда я бы вам солгал, – добавил Пирсон. – В архивах Контрабэллума непременно должна остаться информация о вашем прошлом. Но тем способом, каким вы решили искать правду… – Патер кивнул в сторону Мэтью Холта, – вам никогда до нее не добраться. Насилие, мистер Первый, порождает ответное насилие, что в конечном итоге ведет ко множеству человеческих жертв и зачастую невинных.
– То же самое, святой отец, я твердил этим двоим всю дорогу, – вставил Холт. – Но с ними вообще бессмысленно о чем-нибудь разговаривать. Может, хоть у вас получится их образумить и наставить на путь истины?
– Не мы начали эту бойню! – сжав кулаки, заявил Бунтарь. – По приказу этого человека солдаты убили девять наших ни в чем не повинных товарищей! А не успей мы скрыться с Периферии, убили бы и нас!
– Это правда? – спокойным голосом осведомился Пирсон у Мэтью.
– К сожалению, да, – подтвердил тот. – Но я здесь абсолютно ни при чем! Я намеревался всего лишь перебазировать гарнизон превенторов в другой район, но бестолочи-военные неправильно истолковали мою инициативу. Поэтому с них и спрос!
– Он лжет! – процедил сквозь зубы Бунтарь и, вспомнив обгоревшие тела павших товарищей, невольно потянулся к рукоятке пистолета.
– Тихо, дети мои, тихо! – Расставив руки в стороны, патер Ричард самоотверженно встал между похитителями и заложником. – Я клянусь сделать все, чтобы больше не пролилась ничья кровь: ни ваша, мистер Холт, ни кровь этих по сути невинных людей. Идемте ко мне в кабинет и там спокойно во всем разберемся. Не забывайте: все вы равны перед Создателем и каждый из вас отмечен печатью господней любви. Ведь только этим мы и отличаемся от кровожадных зверей, что готовы рвать друг другу глотки из-за всякого пустяка…
Кабинет патера Ричарда являлся, пожалуй, одним из самых тесных помещений довольно просторной церкви Приюта Изгнанников. Стол, несколько стульев, молельная скамья, узкая кровать, забранная пологом, компьютер с небольшим дисплеем и стеллаж с книгами в солидных позолоченных переплетах – по всей видимости, очень старыми… Да еще прибитый к стене большой крест с распятым на нем человеком – увеличенная копия того креста, который патер носил на груди.
«Странный символ избрали для себя слуги Создателя, – подумал Бунтарь. – Хотя и в нем есть что-то смутно знакомое. А впрочем, ничего удивительного. Раз уж я раньше бывал в таком храме, значит, видел и этот символ».
Свалившиеся Пирсону, словно кирпич на голову, превенторы и захваченный ими заложник поставили святого отца в весьма затруднительное положение. Не слишком интересуясь мирскими делами, патер пока не знал о двух беглых «убийцах», о которых твердили в теленовостях. Равно как не имел понятия и о творимом на Периферии беззаконии. Безусловно, Пирсон не забыл об оставленных им в Белых Горах одиннадцати «пасынках» покойного друга. Покинув Контрабэллум, патер вернулся в церковь, где погруженный в заботы и провел безвылазно последние три дня. Пытался ли святой отец каким-то образом помочь превенторам, он умолчал. Как явно сознательно умолчал и о своей первой встрече с Бунтарем. Пирсон сделал вид, что знаком с ним уже какое-то время.
Превентор догадался, что патер нарочно ведет себя скрытно в присутствии заложника, поскольку не желает, чтобы «акула» Холт узнал то, о чем ему совершенно незачем знать. Поэтому Первый тоже принял негласно предложенные священником правила и стал внимательно следить за своей речью. Конспирацию могла ненароком сорвать только Невидимка. Но она, ошарашенная недавним прозрением насчет своего вероятного прошлого, была погружена в раздумья и угрюмо помалкивала.
