В разговоре возникла неловкая пауза. Мэтью, разумеется, недвусмысленный намек понял, но тоже не стал обижаться и переходить на личности. Тем более, что в данный момент священник являлся единственной защитой Холта от его вооруженных похитителей.
А они пока что не торопились бросаться в дружеские объятия внезапно подобревшего врага, поскольку не верили ни одному из обещаний, которые дал превенторам Мэтью.
– Интересная складывается ситуация, – обратился к нему Бунтарь, первым нарушив неловкую тишину. – Ты вдруг предлагаешь нам воссоединиться с нашими товарищами по проекту, но при этом забываешь, что мы абсолютно не помним, ради каких целей согласились продать себя Контрабэллуму. И вообще, было бы неплохо ввести нас в курс дела и объяснить, чем конкретно занимается полковник Данн и его группа. А также почему вы скрываете от правительства существование подразделения «Превентор».
Холт не ответил; он отвел взгляд и задумчиво уставился на настенный крест с глиняной фигуркой прибитого к нему изможденного страданиями человека. Казалось, что склонивший голову набок мученик тоже смотрит на президента «Звездного Монолита», ожидая вместе с превенторами ответа на поставленные вопросы. Складывалось впечатление, что Мэтью вроде бы и не прочь раскрыть правду, но не хочет, чтобы его слова достигли ушей этого нежелательного свидетеля, вместе со своим крестом служившего символом слуг Создателя. То ли Холт не доверял распятому мученику, который не мог дать ему клятву держать язык за зубами, то ли попросту его боялся. Больше походило на второе, из чего следовал вывод: при всем могуществе Мэтью Холта существовали в природе силы, способные напугать и его. Вот только можно ли было превенторам на данном основании считать эти силы дружественными?
Конечно, патер Ричард сочувствовал беглецам и пытался им помочь, но оказывали ли священнику поддержку его покровители? Каким бы преданным ни являлся слуга, он не застрахован от поступков, что могут вызвать гнев у его господина. И не рисковал ли патер обрушить себе на голову такой гнев, приютив у себя в церкви беглецов и их заложника? Кто знает… Но, по крайней мере, в сравнении со стушевавшимся Холтом Пирсон выглядел сейчас более уверенно, видимо, чувствуя-таки за собой правду. Уверенность патера воодушевляла и превенторов. Поэтому они не собирались заключать с Мэтью соглашение, не узнав, что на сей счет думает священник.
– Ваш Претор рассказывал вам что-нибудь о Новой Гражданской войне? – спросил похитителей Холт, когда прекратил созерцать смутивший его символ.
– Да, нам немного известна история Одиума, – признал Бунтарь. После чего вспомнил, что это название может быть для собеседников непонятным и уточнил: – Так Хоторн называл для нас мир за пределами Периферии.
– Мне тоже часто приходилось слышать от Крэйга это название, – добавил Пирсон. – Он употреблял его всякий раз, когда заводил речь о творимой в мире жестокости. Особенно если люди, которые ее творили, прикрывались светлыми идеалами и благими целями. Поэтому неудивительно, на чем Хоторн строил ваши представления о якобы истинном мироустройстве. Вы и ваши товарищи смотрели на мир глазами Крэйга, и, надо признать, придуманная им легенда достаточно точно отражала истинный порядок вещей.
– Вы правы, патер, – согласился Бунтарь. – За эти три дня мы уже не однажды убедились в правдивости легенды об Одиуме. Не исключено, что наши представления о Новой Гражданской войне тоже вполне объективны… Это была последняя война на территории страны. Конфликт разгорелся из-за Пятьдесят Первого штата, который объявил себя независимым и пытался, вопреки законам, выйти из состава государства, чтобы примкнуть к некой Международной конфедерации. Правительство, разумеется, воспротивилось и стало наводить на мятежной территории порядок. Однако сторонники независимости Пятьдесят Первого штата жили по всей стране, отчего конфликт охватил остальные штаты. Так началась Новая Гражданская война, продолжавшаяся четыре года, пока, наконец, правительство не решилось на радикальные меры. Армия стерла базы повстанцев бомбовыми ударами, после чего добила остатки сопротивления и арестовала уцелевших повстанческих лидеров. В Пятьдесят Первом штате была восстановлена законная власть, которая удерживается там вот уже несколько лет… Именно так рассказывал нам о Новой Гражданской Претор. Все правильно?
– Ну да, такая упрощенная трактовка укладывается в ваше «истинное» представление об окружающем мире, – с издевкой ответил Холт и поинтересовался: – А где расположен Пятьдесят Первый штат, Претор вам объяснил? – И, получив отрицательный ответ, злорадно заметил: – Я так и думал!.. Что ж, придется мне вместо дядюшки ликвидировать этот пробел в ваших знаниях. Да будет вам известно, что не далее как вчера вы посещали данный штат и пробыли в нем достаточно долгое время. Благодаря чему наши специалисты по электронной разведке и выяснили, что недобросовестный банкир Макдугал прячет у себя дома двух особо опасных преступников… То есть, я хотел сказать – «граждан, ошибочно принятых за преступников».
– Эй-Нет? – удивился Бунтарь. – Он что, и есть тот самый Пятьдесят Первый штат?
– Само собой, он, а что же еще? Наши южные соседи, любители кактусовой водки, кажется, пока не горят желанием отбирать у Эй-Нета этот статус, который был ему присвоен во время тех глобальных беспорядков. Эй-Нет и послужил причиной Новой Гражданской войны. Пусть далеко не такой кровопролитной, как ее предшественница, но также унесшей немало жизней.
– Да, это действительно была большая трагедия, – сокрушенно покачав головой, добавил патер Ричард. – Но самое горькое в том, что только в нашей стране мог возникнуть столь бредовый повод для гражданской войны. Политика однополярного мира, которую мы ведем вот уже более чем полвека, продолжает приносить свои плоды.
– Что поделать, раз уж это стало нашей национальной традицией: насаждать свои порядки везде, куда только могут дотянуться наши дальновидные правители, – пожал плечами Мэтью. – Конечно, нельзя не признать прагматичность и действенность этой стратегии, однако с Интернетом политики все-таки перегнули палку. Все началось с того, что ими был принят закон, согласно которому граждане стали получать доступ в Интернет, только пройдя идентификацию на сканере ультрапротектора. Как вседа бывает, этот параноидальный радикализм объяснялся заботой о национальной безопасности и борьбой с неистребимым терроризмом. Пользователи Сети теряли анонимность, и отныне каждый их шаг по просторам Эй-Нета отслеживался специальной контролирующей службой… Дальше – больше. Вскоре политиков осенила идея установить строжайший контроль над всей «мировой паутиной» под девизом «Долой анархию и беспредел в Интернете; даешь виртуальному миру реальную демократическую свободу и высокую нравственность!». Эта агрессивная политическая интервенция привела к тому, что Сеть моментально раскололась на множество закрытых зон, куда нашим «моралистам» с их цензорскими методами был наглухо перекрыт доступ. В информационном мире поднялся такой ажиотаж, что хаос едва не перекинулся в реальность. Разумеется, со временем все упорядочилось, но прежним Интернет уже не стал: закрытые зоны объединились в Международную Сетевую конфедерацию, а мы оказались изолированными от нее в Эй-Нете, словно инфекционные больные в карантинном боксе. Мировое сообщество Сети объединилось и устроило нам настоящий виртуальный Вьетнам – иного сравнения не придумать. «Отсталый мир отказался принять наши прогрессивные демократические нововведения!» – закричали оскорбленные политики и тут же взялись на примере собственной страны доказывать, какое великое благо было отвергнуто этим дремучим зарубежьем. И доказали…
