Набухли почки и уже проклюнулись в городских аллеях первые листья. Вернулся из небытия мир насекомых, и редкие птицы наконец долетели до середины замерзшей реки Обь. Пришла весна и в Подгорный.
Может, Александр и подумал бы над детальным описанием природы, но ему некогда было любоваться – он работал. Лопата с остервенением врезалась в землю, все еще слишком твердую. От напряжения лицо Данилова заострилось, на лбу пролегла морщина. Губы беззвучно шевелились, будто он адресовал кому-то ругательства.
– Эй, ты чего такой злой сегодня? – окликнул его Аракин. – Вроде никто тебе на ногу не наступал. Или вы расстались с этой?..
– Да мы и не сходились, – буркнул Саша. – Так, встретились пару раз.
Степан Фомин тоже поднял от канавы свое круглое, похожее на репу лицо, увенчанное бородой, переходящей в отросшие на щеках «бакенбарды».
Хотя все они были в одинаковых оранжевых спецовках со светоотражающими полосами и одинаковых резиновых сапогах, два человека, трудившиеся над углублением ямы справа и слева от него, были друг другу полной противоположностью. Степан – системный администратор, игроман, киноман и просто большой человек. Хотя диета в Убежище и помогла ему сбросить все лишние килограммы, какие у него были, он и сейчас оставался крупным, массивным, в полтора раза тяжелее Саши при почти одинаковом росте.
Виктор Аракин был, наверно, самым унылым на свете менеджером по продажам. У него был монголоидный разрез глаз, тихий, невнятный голос. А еще он интересовался восточной мистикой. До войны он успел получить специальность маркетолога, но последним местом работы была фирма по установке пластиковых окон.
В городе обычно ходил в спортивных костюмах, которых у него было пять пар – с полосками разных цветов, и в своей любимой кепке. Как многие выходцы с рабочих окраин, он стеснялся налета интеллигентности, подделывался под «четких пацанов с района», копируя даже их манеру говорить и мимику. Но слушал при этом не шансон, не рэп и даже не русский рок, а «Depeche Mode» и рвущую мозг скандинавскую электронную музыку. Она и сейчас звучала у него в наушниках плеера. Доносившиеся до Саши тягучие аккорды без слов, похожие на звук бубна алтайского шамана, могли вогнать в тоску, но их то и дело сменяли яростные всплески, похожие на оцифрованный шум космических сред.
С самого детства, пока Александр брел вдоль пересохшего русла реки, по которой остальные играючи плывут, у него не было тех, кого можно было бы с чистой совестью назвать друзьями. Теперь появились люди, которые слегка приближались к этому определению.
В свою душу Данилов не пускал никого, но рад был возможности поговорить с кем-то. В основном о старом мире, но иногда и о новом.
– Почему бы нам не сбавить темп, герои-стахановцы? – предложил Виктор, опершись на лопату-штыковку. – Работа не волк, в лес не убежит. И так уже весь город перерыли, как кроты, блин.
Вряд ли он устал, просто видел определенный форс в уклонении от обязанностей.
– А вы хоть знаете, что мы роем? – спросил Фомин, воспользовавшийся паузой в работе, чтоб проглотить несколько сухарей и банку шпрот, которую он ловко открыл ножом.
– Какой-то погреб, – сказал Данилов. – Сейчас докопаем, подгонят бетономешалку.
– Рассея-матушка… – многозначительно протянул Аракин. – Зима нагрянула внезапно, еще внезапней подкралась весна, сука этакая. И вот теперь копаем непонятно что и непонятно зачем… непонятно где.
– Ну, «где» – это, предположим, понятно. В нашем любимом Подгорном, – ответил Саша.
После триумфального возвращения в город снова начались серые будни. Но так бывает всегда, и слава богу. Данилов был уверен, что свой лимит приключений вычерпал на несколько жизней вперед.
Короткий отдых, и снова в бой, в бригаде строителей широкого профиля, где он и оставался до настоящего времени, иногда отправляясь на уроки в школу, где Алевтина Николаевна все так же канифолила ему мозги. Но Саша стал после экспедиции видеть мир иначе и только улыбался в ответ на ее придирки.
Поисковики были пока не востребованы. В профессиональном плане все вернулось на круги своя, но он не сомневался, что память о Ямантау будет самым ярким, что было с ним и тем, что он расскажет своим детям. Если они у него будут.
– А ты почему молчишь, Сань? – продолжал Степан. – Ты же сопротивленец. Ты же был на площади.
– И что, на мне теперь печать зверя? – удивился Данилов. – Я должен быть при любой погоде недоволен властью?
– Да ты объясни, фигли они не могут подогнать экскаватор? – это уже вскинулся Аракин, стряхнувший с себя атараксию вместе с наушниками-затычками.
– Экскаваторы заняты на соседнем участке. Так сказал Владимир.
– А… твой кореш. Да врет он, «эффективный менеджер» этот. Экскаваторы отдыхают в гаражах, а мы ишачим, – хмыкнул Виктор. – Что это за сортир хоть копаем?
– Я думаю, это ДОТ. Или ДЗОТ. А экскаватор не используют, чтоб не повредить секретные коммуникации к нему, – полусерьезно предположил Саша.
– Нет, други мои, – вставил свое слово Фомин. – Как всегда, все прозаично: город расширяется, дома благоустраиваются. А раз так, то больше фекалий, больше нагрузка на канализацию. Насчет коммуникаций ты прав. Вот только секретного в них не больше, чем в деревянной будке «М-Ж». А почему вручную – рельеф тут на склоне такой, что если водитель прощелкает хлебальником, машина будет угроблена.
Может, он и был прав, подумал Саша. Город оправдывал свое название – горки, горочки, пригорки. Да и на чудеса фортификации уже готовые секции фундамента были мало похожи. И место тут такое, что незачем они. Скорее, это Александру хотелось бы думать, что строит он не банальную канализацию.
– И чего? – не унимался Аракин. Стоять ему надоело, он снова начал с удвоенной силой отправлять лопату за лопатой из траншеи. – Они же, герои, с Урала пригнали чертову уйму техники. Ее, блин, достаточно, чтоб провести в Подгорном летнюю Олимпиаду! Хотя скорее, зимнюю.
– Э, нет. Машина все равно незаменима. А мы заменимы. Ресурс движка и количество запасных деталей ограничены. В общем, как говаривал легендарный маршал Отто фон Жюков: «Берегите матчасть. А зольдат бабы новых нарожают», – подытожил Фомин.
Степан частенько саркастически отзывался о советской эпохе и патриотизме в целом. Тот же Богданов, православный сталинист, его за это недолюбливал, называл либерастом, что в его устах звучало сильнейшим оскорблением. Степан только посмеивался.
Хотя политические взгляды этого человечища оставались для Саши загадкой: тот иронизировал над всеми идеологиями, не делая исключений. С не меньшим сарказмом относился к оппозиционерам.
