Хотя политические взгляды этого человечища оставались для Саши загадкой: тот иронизировал над всеми идеологиями, не делая исключений. С не меньшим сарказмом относился к оппозиционерам.
«Вот смотри, Саня. Были в Америке и вообще на Западе хиппи-леваки, – говорил он. – «Make love, not war» кричали. Весело жили. Но современную цивилизацию построили не они, а те, кто этих придурков разгонял и называл коммуняками. А они, эти поклонники дзен-буддизма, Че Гевары и Троцкого… и каннабис не забудем – не оставили после себя ничего. Только рок и наркотики. Вот так же и у нас. Делом надо было заниматься, а не на митингах кричать».
«И где она теперь, твоя цивилизация? А травокуры по крайней мере не стали бы воевать за ресурсы. Они дернули бы по косячку и сразу бы им показалось, что нефти в мире хватит еще на тысячу лет. А там хоть трава не расти, хе-хе».
Всю эту шарманку в стиле теории малых дел Данилов слышал раз сто.
К «зеленым» – так называли той весной всех оппозиционеров, а не только экологов – Фомин во время гражданской кампании не примыкал, хотя режим называл сборищем отборных идиотов. Здесь же в Подгорном он был стопроцентно лоялен власти. И от работы никогда не бегал. Продолжая говорить, что все люди в массе козлы и сволочи, он с каждым в отдельности оставался безукоризненно вежливым и работал, работал: и в стройотряде, и в сжавшемся сегменте хайтека – поддерживал работу городского сервера. У него была своеобразная политическая философия.
«Видишь ли, Саня, ученые доказали: девяносто два с половиной процента людей – идиоты. Всегда и везде. Но если в нормальной стране тебя от них может защитить закон и адвокат, то в нашей они приходили и просто тупо тебя грабили или убивали. Называя это продразверсткой, рэкетом… И когда ты уже с пулей в башке, трудно что-то доказать. История прогресса – это история самозащиты нормальных людей от идиотов. А наша страна отставала здесь от прогрессивного человечества на тысячу лет. Но опять-таки победа оппозиции означала бы только смену одних идиотов на других».
Как и любой человек с телосложением типа «пикник», жил Фомин не только устремлениями души. Девушки, во всяком случае постоянной, у него не было, зато была лучшая в городе коллекция глянцевых журналов типа «Плейбоя». О том, сколько у него гигабайт «веселых картинок», он не распространялся, но Саша догадывался, что много. Выбивалось из образа компьютерщика то, что пива он не пил, да и, похоже, не пил вообще.
Данилов продолжал с остервенением долбить твердую, стянутую корневыми системами сорняков землю. Да, бульдозер бы не помешал. Александр посмотрел на свои мозолистые лапы и вспомнил, какие ладони у него были, когда он только попал в эту передрягу: руки человека, ни дня не занимавшегося физическим трудом. Но теперь он мог работать, не боясь волдырей, даже без рукавиц.
– Ребят, а меня тут девочка бросила, – вдруг признался Аракин. – Шлюха, мать ее. Я ж ей всю душу открыл… а она… говорит, ты мне только друг и все тут.
Кто-то в соседней бригаде захохотал – видать, ветер донес фразу до чужих ушей. Виктор затравленно и зло оглянулся.
В городе было не намного больше мужского населения – если учитывать всех, даже старух. Но в возрастной группе 20–30 лет соотношение было «китайским», и выбор у девушек был больше. Идея сводить пары насильно у населения поддержки не встретила, а когда Богданов заикнулся о принудительном осеменении, ему пришлось все обратить в шутку, чтоб отделаться от обвинений в фашизме и евгенике. К этому люди пока не были готовы.
Фомин сочувственно покачал головой, а Александр тем более не стал издеваться. Учитывая, что у самого на любовном фронте было глуховато. Да, теперь он герой. Да, почти любая будет рада составить ему компанию. Но что-то внутри него капризно заявляло: «Мне не нужна любая. Мне нужна конкретная, и точка». И заставляло биться лбом о бетонную стену. Мимолетная связь с Леной, проживавшей в соседнем «общежитии» и работавшей в отделе городского благоустройства только укрепила его в этом, оставив неприятный осадок. Насколько неприятным может быть натужное для обоих изображение близости двумя приличными людьми, которые не согласны на простую случку с целью взаимной психосоматической разрядки и коррекции демографической ситуации, а хотят найти несуществующие «чувства».
Нет уж, прав был Омар Хайям. Уж лучше будь один.
– Работаете, мальчики? – Услышали землекопы голос, и одновременно повернули головы.
Александр от удивления чуть не выронил штыковку. Неудивительно, что он сначала не узнал ее. Перед ним был призрак, тень той веселой смешливой девчонки, которая была одной из первых, кто встретил его в этом городе на холмах.
На Марии была серая выцветшая куртка, которую она раньше никогда бы не надела, бесформенная вязаная шапочка, из-под которой выбивались нечесаные спутанные волосы (ему показалось, или на них был налет седины? Или это так падал свет?). На ногах стоптанные ботинки. В них он ее увидел, когда только пришел в Подгорный, но с тех пор прошла целая вечность. Стояла она, опираясь на костыль.
– А меня Володя отпустил погулять. Хожу, осматриваюсь. Вот…
Как могла, она постаралась изобразить улыбку, но темные круги под глазами и нездоровый цвет лица ее выдавали. Сколько же дней она не выходила на улицу…
– Как вы себя чувствуете? – первым нашелся и заговорил Степан.
– Уже лучше, – ее голос был похож на шелест листьев. – Думала, что останусь там. Но в последний момент… передумала. Здесь лучше. Надеюсь, скоро на работу выйду. Сил нет сидеть… как растение.
Данилову показалось, что, как и всех, вернувшихся из долины смертных теней, ее отличали глаза. Былой легкости в них не было, а было… что? Не боль, не страх. Иной взгляд на жизнь.
Она еще на пять минут задержалась рядом с ними, стараясь поддерживать разговор, но Александр физически чувствовал ее дискомфорт и напряжение. Он вздохнул с облегчением, когда она помахала им рукой и пошла вниз по улице.
– Странно, я бы на их месте радовался, – услышал он голос Аракина. – Учитывая, как ее отколошматили и сколько она пролежала в коме. Повезло сказочно.
– Говорят, она ребенка ждала, – покачал головой Фомин.
– Тем более бред, – фыркнул Виктор. – Нашли из-за чего переживать. Из-за зародыша. Нового сделают.
Не удивительно, что его бросила «телка», как он ее называл, подумал Саша.
– Проблема в том, что другого у них может никогда и не быть, – произнес Александр вслух. – Даже если она придет в норму.
Даже до войны чуть ли не каждая вторая пара репродуктивного возраста была фактически бесплодной. Все это заставляло думать о проблеме «бутылочного горлышка» и вымирания. Пока их становилось только меньше. Город рос в основном за счет абсорбции новых людей.
