Подмывало дать ему между глаз — шляпа бы красиво взлетела и даже набрала высоту, но пришлось сдержаться из-за восставшей из глубин души змеиной натуры: а поговори еще!
— Вас несколько месяцев подержат в госпитале, — рисовал перспективу Елынский. — Нашпигуют спецпрепаратами, поставят окончательный диагноз и отправят домой с небольшой пенсией. И это, я вам скажу, самое благоприятное развитие событий. Есть подозрения, что вам готовится участь более тяжкая — закрытая психолечебница для социально опасных. Основания есть: во-первых, вы связаны с какими-то важными секретами из области вооружении и можете в отместку развязать язык, во-вторых, меня насторожила провокация, устроенная сегодня утром.
— Провокация? — сделал стойку Шабанов.
— Как иначе расценить это? — козлобородый указал на забинтованную руку. — Мне стало известно, дама, оставившая характерные следы, уже дала показания, будто вы напали на нее и пытались изнасиловать.
— Вот сучка! — весело произнес он.
— Будет еще несколько аналогичных акций, — невозмутимо заявил психотерапевт. — Попытаются вызвать буйство, чтоб кого-нибудь ударили, сломали мебель… В их арсеналах достаточно способов, чтоб упечь здорового человека в палату номер шесть.
Он на самом деле обладал неким гипнотизмом, умел обволакивать, заманивать в словесные лабиринты, а грубо говоря, загонять в угол. И все у него сходилось! А если вспомнить неожиданный намек Заховая, явно рассчитанный на притупление бдительности, то Елынский вовсе не черт козлобородый — агнец Божий, прилетевший спасти его душу!
— У вас не совсем уж и мерзкий голос, — похвалил Шабанов, вращая костыль. — Вполне сносный… А под наркозом показалось, отвратительный.
Он нагнулся и сорвал какой-то стебелек.
— Девясил обыкновенный… А вы слышали мой голос?
— Еще и видел вашу личность…
— Замечательно. Моя задача несколько упрощается… Должен вам признаться: черви столкнулись с явлением необычным и потому пригласили меня, чтобы получить от вас информацию, доказывающую, что вы психически неполноценный человек. Им сейчас нужно только это и ничего больше. Они просчитали вас и поняли трудность своей задачи. А дело в том, что вы обладаете невероятно устойчивой и одновременно пластичной психикой. Она в том состоянии, какое наблюдается у трех-четырехлетнего ребенка. Не знаю, были ли вы таким до полета, или приобрели ее вследствие… определенных условий… Но данность такова. Без специальных познаний им не вытащить из вас и одного процента против того, что вытащил я. — Елынский снял шляпу, пригладил ежик, чуть встрепал бородку, но красивее от этого не стал. — Да, я иногда сотрудничаю со специальными службами. Делаю это сознательно, потому что получаю материал, которого не отыщешь в быту. Можете меня осуждать, но это так. Должен сказать сразу: ваша история меня потрясла, и я единственный, кто способен поверить каждому вашему слову. Вы, Герман, исключительно здоровый человек, что я готов засвидетельствовать под присягой. Но окончательный диагноз ставлю не я, и не я начальник ВЛКа…
— Поэтому вы засвидетельствуете то, о чем вас попросят, — продолжил его мысль Шабанов. — И представите больной бред, полученный от невменяемого человека. Точнее, уже представили.
— Нет, весь полученный материал находится сейчас у меня, — возразил он. — Во время консультаций я дал самые незначительные детали по быту, а основной доклад должен сделать завтра. Обо всем, что касается… специфики ваших приключений, что относится к бытию, я спрашивал в самолете, где невозможно сделать качественную аудиозапись. Но безобидные рассказы записаны в других, нормальных условиях
— Понял. Я должен выкупить у вас компрометирующие меня факты?
— В какой-то степени — да.
— Господин шантажист! Я бы выкупил, но нет денег.
— Мне не нужны деньги.
— Значит, вы хотите знать, где я упал.
— Хочу знать, где и у кого вы лечились, — перебил козлобородый. — В современной медицине, в том числе и нетрадиционной, нет методик и лекарственных средств, чтобы за несколько часов заживлять огнестрельные раны, сильнейшие ожоги… А вы представляете, сколько людей на земле переживают страшные боли в ожоговых центрах?.. И нет способов остановить такой воспалительный процесс, который был у вас. По остаточным явлениям установлено, что вы были на грани тяжелейшего поражения мозга, а то и смерти. В любом случае должны лишиться слуха, а он у вас отличный.
— То есть, в оплату, вы в своем докладе убеждаете комиссию, что я не дурак?
— Мне очень важно, чтобы вы получили допуск к полетам.
Он был второй, кто жаждал его возвращения в строй, но Шабанов об этом промолчал.
— В принципе мне такая сделка нравится, — сказал он.
— И еще один момент: вы никому больше об этом не рассказываете, — предупредил Елынский.
— Понимаю, конкуренция!
— Я шел к этому много лет. А сейчас возле вас начнут виться люди, ничего не смыслящие в таких вопросах. Это дождевые черви, чуть брызнуло с неба — полезли отовсюду. Но ведь эти твари ползучие способны даже землю переваривать в дерьмо. И скоро переварят…
— Тут я с вами согласен, — Герман остановился и оперся на костыль, как на посох. — Но к сожалению, ничего существенного сообщить не могу. Разве повторить то, что сказал в бреду… Я тоже ошалел, когда увидел ожоги, раны. Часов пять прошло, а даже коросты нет, молодая, чистая кожа… Ничем не мазали, не нашептывали, ничего не привязывали. Если не считать компресса…
— Компресса?
— Ну да… Доктор сляпал большой спиртовый компресс и привязал к уху. Самый обыкновенный. Правда, я потерял сознание…
— Значит, был не простой компресс…
— Но пахло-то спиртом!.. И потом его больше не привязывали. Да, еще деталь: доктор опрыскал раны и ожоги из баллончика.
— А говорите, не мазали!
— Всего один раз!
— Вы же не знаете, что делали во время сна.
— Не знаю…
— Как шел процесс лечения? Проснулись и обнаружили, что все зажило?
— Нет, было два сеанса… Первый раз меня усыпили так же по-предательски, как вы, но я проснулся сам. Ноги зажили, а ухо еще болело… Второй раз просто отвели в палату и уложили…
— Опишите палату!
— Да обыкновенная, как в районной больнице, — пожал плечами Шабанов. — Только стены обложены плиткой, как в операционной, кровать посередине и окон нет.
— Приборы, оборудование…
— Ничего нет, голые стены. И я голый лежал на койке.
— Все это похоже на барокамеру?
— Что вы!.. Обыкновенная деревянная дверь, медная ручка… И даже не заперта.
