А по ночам бойцов повзводно выводили дежурить на крышах ленинградских зданий, немцы участили ночные бомбардировки, сбрасывая на город громадное количество однокилограммовых зажигалок. Немецкое командование, видимо, страшно желало весь Ленинград однажды превратить в один большой костер налетами своих Люфтваффе.
Во время ночного дежурства и во время налетов вражеской авиации бойцы штрафники десятками находили огненные жабы, малокалиберные зажигательные бомбы, и простыми совковыми лопатами сбрасывали их в ведра с песком, предотвращая большие пожары. Из-за этих ночных дежурств бойцы сильно не высыпались, но за все время не произошло ни одного случая, чтобы кто-нибудь из бойцов отказался бы от такого ночного дежурства на крышах ленинградских домов. По этим ночам они встречались с простыми ленинградскими женщинами, все мужики Ленинграда к этому времени ушли в армию или в народное ополчение, и помогали им в борьбе с налетами немецкой авиации. Одним своим присутствием бойцы штрафники вселяли жизненную веру в ленинградских женщин, а также в то, что мы выстоим и победим в этой проклятой войне. Те же в ответ, чем только имели, подкармливали своих штрафников.
Словом, жизнь в штрафной роте налаживалась стремительными темпами во многом благодаря тому, что командир роты лейтенант Любимов часто поступал не так, как этого требовал армейский устав. Он полагал, что каждый человек имеет право на исправление и не обязательно в условиях исправительных заведений, государственных тюрем. Артур Любимов был молодым человеком, который только начинал взрослую жизнь, в нем еще не выработался жизненный скепсис взрослого мужчины, который говорил, если тебе плохо, то сделай плохо и другому человеку. Наоборот, в других людях, даже в своих штрафниках, он находил нечто такое, что делало его жизнь гораздо интереснее и полнее.
Но в тоже время Артур Любимов не был уж совсем профаном, который вокруг себя не видел ничего плохого, он не забыл встречу с двумя красноармейцами на КПП роты. В свое время об этом случае он отправил донесение полковнику Воробьеву, на что получил от него благодарственное письмо. А в последнее время почему-то сдружился с единственным арестантом в роте с ефрейтором Боле. Его настолько заинтересовал этот человек-орангутанг, что пару раз ночами, когда вся рота спала, он ходил к Бове на свидания. Приносил бойцу кое-что пожрать из своего командирского пайка, и пока орангутанг, громко чавкая, спешно поглощал бутерброд с колбасой, рассказывал ему о себе. Поэтому совершенно не удивился тому обстоятельству, когда на второй день их знакомства ефрейтор Бове, обстоятельно проглотив последнее яйцо, чуть ли не со скорлупой, вытер губы и начал подробный рассказ о своих уголовных похождениях.
Он был третьим сыном в семье московского еврейского портного, у которого было четыре сына и две прелестные дочери. Характер у Жоры Бове был таким, что он всем пытался доказать, что он независимый парень и ведет жизнь только по своим собственным, а не чьим-либо чужим, понятиям. Он во всем противоречил отцу, хотя тот был хорошим человеком и отличным семьянином. В школе учился только на отлично, хотя совершенно не признавал авторитета учителей и директора школы. На улице со всеми дрался, но все его били, потому, что он был физически слабым еврейским мальчиком. Тогда Бове решил круто изменить свою независимую жизнь, где-то нашел школу боевых единоборств самбо и начал в ней регулярно занимается. Он оказался талантливым учеником и со второго года обучения начал подавать большие надежды на то, что он станет выдающимся бойцом поединщиком. Но улица и занятия в этом спортивном кружке превратили его в непобедимого бойца уголовного мира.
В четырнадцать лет он голыми руками убил первого человека. Но Бове запомнилось не само убийство, а то, как за ним в школу пришли четыре вооруженными милиционера, а затем под конвоем вели в арестный автомобиль. Занятия в школе прекратились, все учащиеся и преподаватели вышли в коридоры и, молча, смотрели за тем, как его совсем еще мальчишку под конвоем взрослых милиционеров вели по этим коридорам. Некоторые девчонки даже плакали ему вслед, махали руками, провожая его в тюрьму.
Пять лет до начала войны в мае 1942 года Бове довольно-таки регулярно посещал тюремные заведения, а в промежутках, будучи на свободе, выполнял приказания воров-авторитетов и совершенствовал свой боевой стиль айкидо. Войну он встретил вором-авторитетом с четырьмя трупами на руках, но осужден был только за одно убийство. Но восьмой день войны двери его камеры в минской центральной тюрьме вдруг распахнулась. За дверьми камеры стояли восемь гогочущих немецких солдат, один из которых заявил на отвратительном русском языке, что война для него окончена и что он теперь может грабить большевиков, коммунистов, евреев и их жен и еврея уголовника выгнали из тюрьмы на свободу.
Бове честно признал, что, как уголовника-рецидивиста, его никто не призывал в армию, что он совершенно случайно в Белоруссии прибился к одному красноармейскому отряду полковника Александра Деменкова, с которым месяц прорывался к линии фронта. Сначала Бове помогал поварам на кухне, таскал воды, раздавал кашу бойцам, но затем выполнил два-три задания полковника по разведке местности, так полковник приказал ему забыть о своем прошлом, присвоил звание ефрейтора и после этого Бове не вылезал из разведопераций. Но при пересечении фронта ефрейтор Бове потерялся, а трибунал, не найдя по нему никаких документах в архивах РККА, счел его дезертиром, скрывающим свое настоящее имя. Ефрейтора Бове за дезертирство с углубляющими вину обстоятельствами приговорили к двадцати годам тюрьмы и отправили в штрафную роту Северо-Западного фронта.
Трудно было сказать, поразил ли рассказ ефрейтора Бове воображение лейтенанта Любимова, и он сам в начале войны побывал в не менее трагических ситуациях, но оба парня практически одного возраста как бы подружились. Каждый вечер Любимов подходил к клетке ефрейтора Бове, кормил орангутанга. Они обменивались ничего не значащими фразами, а Артур в это время зачищал сознание Бове, проверяя, где он говорил правду, а где немного привирал, человек такое существо, что не мог жизнь прожить без вранья. Но Бове, видимо, был в меньшей степени человеком, он ни разу не соврал. А к тому же он знал, как родной, немецкий язык, мог пилотировать самолет, и был идеальным бойцом-диверсантом. На четвертый день дружбы и знакомств лейтенант Любимов нарисовал перед Бове следующую дилемму: либо он в должности ефрейтора РККА набирает полувзвод, в шестьдесят человек, разведки и обучает разведчиков всему тому, что умеет сам, либо покидает пределы штрафной роты и уходит, куда его глаза глядят?!
