— И ты умеешь этой техникой управлять?
— Может, Сандра умеет?
Сандра подняла на него измученные глаза.
— И пытаться не буду. Скорей бы все это закончилось, не хочу я еще и с техникой возиться, это же время нужно… Это нужно себя заставить, а я не могу, Леон.
— Мы почти пришли, — ласково сказал Леон. — Мы почти у цели. Мы скоро свалим из этого мира. Так что подбери сопли. Не хочешь с техникой возиться — не будем. Все устали. Вон Дизайнер держится, бери с него пример. А ведь не военный, не местный. Но упрямый. Молодец.
Надо же, похвалил, не прошло и года. Вадим заставил себя встать. Четыре километра до города — это час. Найти место под ночевку, устроиться. Выспаться — последний раз в этом мире. А рано-рано поутру — бросок через лес к части. Интересно, как выглядит коридор? А если вообще никак? И блуждать им по окрестному лесу, оглашая его стенаниями, пока не найдут дыру! Вот, кстати, от этого перехода живность могла и сбежать. Живность — она такая, чуткая. А муты что же, сиганули в его, Вадима, мир? Леон рассказывал, что в этих краях сгинуло два отряда мутов… Вот, блин, комедия: вываливаются в подмосковном лесу мутанты. Один другого страшней и вонючей. И ни бельмеса не понимают, что происходит, «кто все эти люди», откуда столько лунарей. Милиция с ума сойдет: массовое помешательство среди уродов. Подключат ФСБ, подключат медиков, и будут высоколобые специалисты скрипеть мозгами… Район оцепят, а тут — здрасьте! — Вадим со товарищи.
— Дизайнер! — прикрикнул Леон. — Заснул, что ли?
— Задумался, тебе не понять, — огрызнулся Вадим. — Зверье могло свалить, когда открылся путь в мой мир.
— Могло, — нахмурился Леон. — Только вряд ли. Звери бегут от опасности, а путь к тебе, насколько я знаю, не опасен.
— Вот-вот. Насколько знаешь. А ты не знаешь.
— Ты тоже не знаешь ничего про переход, — вернул любезность Леон, — ты — ключ, а ключ не думает о замке.
Да фиг с ним, пусть философствует. Нельзя больше рассиживаться, пора идти. Как он объяснит свое отсутствие? А как объяснит появление Леона и Сандры? Ладно, допустим, он изобразит раскаяние: прости меня, мама, ушел в загул, вот, познакомься, мои новые друзья. А где, сыночек, твой мотоцикл? А пропил, мамочка… А где, сыночек, твоя одежда?! А проел, мамочка… А почему ты, сыночек, так зарос и изгваздался?! А проебался я неизвестно где, мамочка. Не до ванн было. Вадим поскреб подбородок — щетина отросла мягкая, длинная.
Есть еще вариант: мама, меня держали в дурдоме, в одной палате с этими ребятами, поэтому у нас одно сумасшествие на троих!
Леон — впереди, следом — Вадим, Сандра замыкает, как обычно. Вадим мерно шагал по бетону, перепрыгивал выбоины, огибал деревца. Он вернется и напишет книгу. Сначала придумает, как объяснить свое отсутствие, а потом напишет книгу. С иллюстрациями Леона. Да…
Благостные мысли о доме, мягкой постели, ароматной пище казались лубочными картинками. Не бывает такого, ясно же, что, пока топаешь по разбитой бетонке, пока прислушиваешься, не шуршит ли в кустах, принюхиваешься, пока насторожен, небрит, не бывает теплого дома и нормальных людей. Нормальных, не убивавших, не убегавших от погони… Ну, хоть в этом он остался прежним, невинным: никого не убил.
Господи, этих людей я потащу в свой мир! В страну победившей, пусть и дурной, демократии, в свой город!
— Расскажи еще раз про другую Москву, — попросила Сандра, — а то я уже перестала верить, что есть другие места, кроме этого леса.
Вадим понимал ее, но что говорить? «Иду навстречу цветным витринам, мимо пролетают дорогие лимузины, в них девушки проносятся с горящими глазами…»
— Город-сказка, город-мечта, попадая в его сети, пропадаешь навсегда, — с чувством продекламировал Вадим, — глотая его воздух простуд и сквозняков, с запахом бензина и дорогих духов[8].
— Твои стихи? — Сандра остановилась, вплотную приблизилась к Вадиму, привстала на цыпочки, заглядывая в глаза.
— Нет, — слава поэта-песенника его не прельщала, — это вообще не стихи, а песня одной группы.
— У вас много хорошей музыки…
— Ну… Понимаешь, детка, это — не хорошая музыка. Хорошей ты и не слышала еще! Это так, неплохая…
— Вы идете, интеллигенты? — позвал обогнавший их на несколько метров Леон. — Или обсудим еще театр и живопись?
— А мы с тобой будем слушать музыку? — Она облизывала губы, ждала ответа.
— Конечно, — Вадим свеликодушничал, — мы с тобой и на концерты будем ходить, и в записи слушать музыку! А с тобой, художник, мы посетим музей, слышишь?
Леон сплюнул под ноги и двинул вперед. Сандра улыбнулась и поспешила за ним, Вадим тоже прибавил шагу. Леон в музее — представить себе страшно. Придется сначала его одеть, причесать нормально, посоветовать сделать морду попроще… И лекцию по живописи прочитать. Что, интересно, ему понравится? Ведь талантлив, этого отрицать нельзя, талантлив. При другом раскладе из него бы вышел толк. Вот двойник Леона, сразу видно, преуспел.
А на Сандру как смотрел… И с собой звал. И беречь завещал.
Вадим не верил в пророчества двойника. Судьба дублей может отличаться, это ясно и ежу, достаточно вспомнить его, Милашку и Синтезатора — троих менее похожих людей трудно себе представить. Или Леона и его двойника. Никакой рок не довлеет, через несколько лет Вадим не станет педерастом, а Леон не обзаведется летающим аппаратом. А Сандра не погибнет, это все бред двойниковой потревоженной совести.
С чего только Сандра решила, что «там» будет «мы с тобой»?
Леон вскинул руку, и все замерли. Дорога раздваивалась, и они повернули налево, к городу.
Будка охранника давно развалилась, а бетонный забор с «колючкой» поверху и ворота — целехоньки. Даже зеленая краска с них не вся облупилась, и пятиконечные звезды местами сохранили красный цвет. Страна, построившая это, ценила надежность, особенно если дело касалось войны и обороны.
Вадим замер в растерянности. Сейчас выйдет солдатик с пулеметом, «стой, стрелять буду», все такое.
Леон тоже оробел, а Сандра наконец-то встряхнулась, стала прежней.
— Ну, что? Надо идти, — и решительно шагнула к воротам.
— Подожди, — тихо сказал Леон, — я первый.
Сандра упрямо мотнула головой и юркнула в щель — худенькая, верткая, как ящерка на летнем солнце.
Вадим почувствовал, как несколько раз сильно, до боли ударило в груди сердце, сбившись с привычного ритма. И тут же выровнялось, все пошло, как прежде, только слегка дрожали ослабшие руки и холодный пот проступил на лице.
* * *
Леон слышал много историй о заброшенных городах.
