— Так, монахи, — обратился к ним Барон, — а ну, идите сюда.
Монахи очень медленно приблизились к Барону. Он рассмотрел обоих с ног до головы, чем еще больше ввел их в смятение, вручил каждому по стакану, после чего налил в каждый стакан, не забыв и себя, солидную порцию спирта.
— Ну, что, ловцы человеческих душ, давайте выпьем за победу и единение родов войск. — И добавил чуть тише: — Только вякните, что не пьете, порву обоих!
Он чокнулся с монахами, выпил и глубоко затянулся сигаретой. А монахи выпили и забыли, что нужно дышать. И не помнили с минуту.
А в палатке разворачивалась своя пьеса. Точнее трагедия. Как только Ильдар и Барон вышли из палатки, раввин о чем-то тихо, но убедительно заговорил с Зямой. Марся, сунувшись подслушивать, почти сразу жестами позвал Макса. Макс, прислушавшись, с горечью «поставил диагноз»:
— Иврит.
К Барону подошел «проверяющий» от православных и, не обращая внимания на его генеральские регалии, жестом потребовал стакан. Монахи еще не пришли в себя, поэтому Барон аккуратно вытащил из рук у одного из них стакан, налил туда на два пальца и вопросительно посмотрел на попа. Тот приподнял недоуменно бровь и недовольно зыркнул на Барона. Барон налил до половины. Поп довольно кивнул, спрятал под рясу крест, принял стакан, перекрестился, одним махом его выпил, выдернул у Барона изо рта сигарету, сделал два затяга, вставил сигарету обратно и со словами «пойду, предам анафеме» хрустнул костяшками пальцев и направился в сторону Алексия. Алексий стоял на коленях в пяти метрах от палатки медиков, где его оставил «проверяющий». Вид у него был очень жалостливый.
— После такого, — щурясь от табачного дыма, довольно заметил Барон, — я горжусь, что я православный!
— Кто гои?! — раздался возглас Зямы из палатки. — Ильдар?! Саня?! Или парни из нашей группы?! Ребе, ты базар-то фильтруй!!!
Раввин что-то успокаивающе зашептал на иврите.
— Слушай, ты, — еще громче взревел Зяма, — дряни кусок. Или ты сейчас извинишься, или я тебе обрезание сделаю. И не крайней плоти, а твоего поганого языка!
Тот еще что-то попытался объяснить Зяме, но попытка оказалась неудачной, потому что Зяма взревел. Потом послышался испуганный вопль, и через мгновение из двери выскочил перепуганный раввин, а вслед за ним (с комментарием Зямы: «Кесарю — кесарево») вылетела табуретка. Уклоняясь от воздушной угрозы, раввин споткнулся, упал. Пропахав носом землю, остановился в метре от удивленного Барона и затих.
— Саня, — обратился ко мне Барон, — ты в курсе, что твои бойцы беспредельщики?!
— Раньше сомневался, — обалдело ответил я, — но теперь уверовал…
В дверном проеме показался взбешенный Зяма.
— Где этот поц?! — поинтересовался он.
— Боренька, — Ивлев попытался отвлечь внимание врача на себя, — только свининой его не корми!
Попытка удалась, так как Борька остановился, обдумал услышанное и, хмыкнув, ответил:
— Стану я на такого козла продукты переводить! — Зяма подошел к лежащему без признаков жизни раввину и (со словами «Гребаная клятва Гиппократа») начал приводить его в чувство. Тот упорно не хотел приходить в себя.
— Зяма, — отвлек я внимание Борьки от раввина, — глянь на Алексия. Там такая трагедия разыгрывается — Шекспир рядом не валялся.
Зяма, как и все присутствующие, повернули головы в сторону пары православных попов. Алексий, все еще стоявший на коленях, схватил «проверяющего» за ноги и начал о чем-то слезно умолять. Борька оценил картину, насладился «игрой актеров» и обратился к Ильдару:
— Братка, займись этим симулянтом. А я пойду Алексию на помощь.
— Зяма, ты только аккуратно, — улыбаясь, посоветовал Барон, — «проверяющий» мужик боевой, еще за Христа мстить начнет…
— Я бегаю быстро, — не оборачиваясь, ответил Зяма. Он подошел к «сладкой парочке», прислушался к мольбам Алексия, почесал нос и обратился к Алексию: — Падре, ты чего дурью маешься? Что он тебе сделает? Разжалует? Так тебя только в монахи стричь. Лишит сана? Права не имеет. Чего ты перебздел?! Любое наказание для тебя — это высылка в тыл. О таком наказании тут почти все мечтают. А если тебя выслать, то на твое место кого-то присылать нужно. А кого прислать? Других смертников, кто будет служить у Комарницкого, нет! И не будет! И не факт, что Барин тебя отпустит. Он вас, конечно, любит, как ротвейлер намордник, но уж лучше иметь двух боевых алкашей, чем правильных трутней! Поэтому вставай, «проклятьем заклейменный». Пойдем Булатку отбивать!
Алексий и «проверяющий» поп обдумали слова Зямы. И если приезжий нахмурился, то Алексий воссиял и поднялся с колен.
— А ить верно глаголешь, сын мой! — радостно воскликнул Алексий, бодрым шагом направляясь в нашу сторону. — Где наш второй воинствующий служитель Всевышнего?!
— Ах ты, христопродавец… — зашипел приезжий поп.
— Помолчите, святой отец, — оборвал его Зяма, — посмеялись и будет.
— Да я тебя… — продолжил тот.
— Батюшка, — вмешался я, — сбавьте обороты и заканчивайте этот спектакль. Я тоже могу вам кое-что предъявить!
— Угрожаешь, нечестивец? — набычился он.
— Предупреждаю, — спокойно ответил я. — Если опустить ваше пьянство и курение в присутствии генерал-майора, а также неотдачу ему воинских приветствий. — Барон как бы нечаянно повернулся к попу, показывая свои звезды и награды. Глаза священника начали расширяться от ужаса. — Так вот, — продолжил я. — Если опустить эти два крупнейших греха, о которых мы не сообщим вашему начальству, остается мнение полковника Комарницкого. Вы уже успели с ним познакомиться?
— Успел, — хмуро ответил поп.
— Если преподнести ваши действия как саботаж, направленный на подрыв боеготовности его подчиненных (а в отличие от командиров, рядовой состав морпехов капелланов любит), то за последствия я не ручаюсь. Комарницкий — мужик образованный, и поставить короткую пьесу из цикла «Смерть ранних христиан», с вами в главной роли, он сможет, не поднимая задницу со стула.
Приезжий шумно сопел, но молчал.
— Уважаемый, — поддержал меня Барон, — поверьте, капитан знает, о чем говорит. Поэтому я настоятельно рекомендую вам не поднимать шум. — Усмехнулся и добавил: — И помните: у нас длинные руки…
— Великое отлучение!!! — раздался визг раввина.
— О! Оклемался, болезный! — обрадовался Зяма. — Чего он там орет?
— Великое отлучение!!! — повторно прокричал раввин.
— Что, опять?! — всплеснув руками, вздохнул Зяма. — Ребе, вы уже меня задрали с вашими отлучениями. Вот, ей-богу, в другую веру подамся!
— Зяма, давай к нам, — предложил Марсель, — тем более «лишнее» тебе уже отрезали…
