Баграмян внимательно осматривал инструменты. Похоже, что им уже много лет. На каждом небольшое фабричное клеймо: маленькое, утрированное изображение железнодорожного вагона и орел со свастикой. Он собрал все, что рассыпалось, и осторожно, чтобы не тревожить неизвестную оборванку, отправил инструменты обратно в ее сумку. Понюхал жестяную масленку.
— Рита, похоже, это то же самое масло, которым смазан тот рельсосипед.
— Чего? — поморщилась Гжель. — Кто смазан?
— Ну дрезина на рельсах.
— И что?
— Что если он… она на ней и приехала? Давай ее отнесем туда и поедем на этой дрезине. Может, выедем к ее жилищу?
— Хорошо. Давай.
Тигран осторожно взял неизвестную оборванку на руки. Она была совсем легкая, что и неудивительно. При ее невероятной худобе и при том, что в подземной жизни есть проблема нехватки кальция, у нее наверняка кости тонкие и хрупкие, как у птицы. Рита взяла ее вещи, лампу и пошла следом.
— Еще бы обратный путь до той развилки найти, — прокряхтел Тигран. — Черт, Рита, поверить не могу, что ты меня пыталась соблазнить рядом с двумя трупами!
— Господи, ну зачем сейчас уже вспоминать об этом? — отозвалась Гжель.
— Вот! Я же говорил! — воскликнул Баграмян, отчего незнакомка испуганно вздрогнула.
— Прекрати уже…
Стечкин резко поднялся с кровати, на которой лежал прямо так, в одежде и ботинках. Книга, которую он пытался осилить уже который год, свалились на пол. Он наклонился и поднял ее, косясь на дверь.
— А, Боря, ты? Докладывай. Я тут, кажись, трошки задремал.
— Ну так надо думать, — капитан Колесников покачал головой. — Сколько дней толком не спишь, командир?
— Да ладно. Помрем, так и выспимся. Ну что нащупали, рассказывай.
— Флаг с ПУРа, как вы и уговаривались, они сняли.
— Попробовали бы не снять, мать их. Что еще?
— Они землю роют, командир.
— Землю роют? — удивился майор. — А где именно?
Колесников разложил на столе карту.
— Вот. Здесь ПУР. Здесь, — Борис указал точку, расположенную на тысячу с небольшим метров ближе к северо-востоку от ПУРа, — подрывная станция. Бывшая…
— Да что ты мне это объясняешь? Знаю я, — проворчал Стечкин.
— Ну а вот тут они прямиком углубились на полтора километра от берега к лесу. Даже почти на два. Поначалу в трех местах рыли. И вовсе не могилы для тех, кого мы положили. У них машина какая-то инженерная, с ковшом. Наши друзья ее сгрузили с корабля целиком, но кое-какие части были демонтированы, и они еще долго ее собирали. Машина наметила три места. Вот тут, треугольником. Пока она рыла в одном месте, в другом копали вручную.
— Рабы? — Стечкин уставился на Бориса.
— Не похоже. Экипировка, как у солдат. Да и вооруженные люди вокруг больше следят за окрестностями, чем за копателями. Значит, не надзиратели, а оборона.
— От кого?
— Да от нас, от кого еще. Не доверяют ведь.
— Ну да. Логично.
— Ну так вот. Потом они вдруг вот эти две точки бросили и стали усиленно копать в третьей. И машиной, и людьми.
— А что они ищут?
— Да трудно сказать. Особенно на том расстоянии, где мы наблюдали.
— Ты хоть предупредил разведчиков своих, что наше перемирие вовсе не означает, что они должны попадаться на своем наблюдении?
— Само собой, командир.
— Ладно. А что корабль?
— Корабль на месте. Катер, вроде, ходил к платформе заброшенной. Но вот тут, чуть в стороне от их точки высадки, они мастерят прямо на берегу какой-то загон. Делают колья из деревьев и вбивают вот так, — Колесников стал ставить точки карандашом на карте. — Мне думается, что они хотят краба живого поймать. Либо наоборот, защищают свой лагерь от крабов.
— Идиоты, блин! — усмехнулся Стечкин. — Значит, они так и не поняли, что это за тварина… Ну а если защита… Им тут половину леса вырубить надо и полгода частокол городить.
В дверь постучали.
— Да! — крикнул Стечкин и потер шею.
Вошел младший сержант Альфтан.
— Товарищ гвардии майор, сеанс связи Рохеса произведен. Он теперь просится к вам.
— Зачем?
— Говорит, дело есть.
— На каком языке он говорил со своим хозяином?
— На немецком, Павел Васильевич. Похоже, что он напрямую центуриону докладывает.
— Н-да. А центурион, несмотря на знание испанского, страдает параноидальным фанатизмом к языку предков. Ну и что он там докладывал? Ты разобрался в языке?
— Да ничего особенного. Немного разобрался. Доложил, что каких-то непредвиденных действий с нашей стороны не наблюдается. Доложил о дружественном отношении. Выслушал какие-то инструкции, и все.
— Ладно. Заводи.
Никита скрылся за дверью, и тут же вошел Рохес.
— Что, скучно одному? Мы тебе, вроде, книг надавали кучу, — ухмыльнулся Павел.
— Благодарю. Жалоб не имею, — мотнул головой вечно серьезный чилиец. — Я провел оговоренный нашим договором сеанс связи.
— Ну так я рад за тебя, дружище. А в чем закавыка-то?
— Что, простите? — непонимающе поморщился Рохес.
— Что ты хотел, говорю.
— Центурион обязал меня задать вам вопрос, касаемый дизельного топлива.
Майор и капитан переглянулись.
— Та-ак. Ну, задавай.
— Имеются ли у вас излишки дизельного топлива, которым вы могли бы поделиться с нами? И что вы за него хотите?
— Топливо в наше время лишним быть не может в принципе, — Стечкин закурил и прищурился от дыма. — Зачем оно вам? У вас корабль разве не на дизтопливе?
— Конечно, — Пауль кивнул. — Но это топливо корабельное. То есть на другие нужды мы не можем его расходовать, учитывая долгий путь обратно. Запасы топлива для наших машин ограничены.
— Так вы хотите покататься на своих боевых машинах по нашему краю? Мы, кажется, четко обговорили, что вы ищите свое подземелье и не распространяете здесь вашу экспансию.
Рохес покосился на Колесникова и стал говорить дальше.
— Центурион предполагает, что вам уже известно о производимых нами земляных работах недалеко от точки высадки.
— Неужели? — хмыкнул майор. — Что ищите? Клад?
— Как выяснилось, ближайшее место доступа в подземные коммуникации, которые нас интересуют, судя по старым схемам основателей, было засыпано большим объемом песка и земли, а потом там на протяжении десятилетий произрастали деревья. У нас есть инженерная машина, но мы не предполагали, с каким объемом работ придется столкнуться. Это дополнительные расходы топлива для машины.
— Ну, так бы и сказал сразу. Сколько надо?
