«Неудачная попытка не стоит благодарности», — часто повторял Эйч-Мент и, похоже, не шутил. Поистине, невозможно успешного авантюриста счесть плохим человеком. Как бы плохо ни поступал он, как бы зло ни мыслил. В боях и приключениях шкала ценностей сдвигается «на полный газ», до упора. В веках плохим слывёт неудачник, непобедитель. По плодам видны деревья. Отношение к Тополю было официально пересмотрено, а на проект «Фуха» Эйч-Мент утвердил Клубина уже в ранге меченого новичка, битой отмычки. Что было уже что-то и — немало. «Велкам, сонни, славянский варвар. Будешь рассказывать нам про Луну, а то мы тут уже совсем, ох…»
Глава 4
…И РЕШЕНИЯ (КЛУБИН)
The emotion it was electric
And the stars, they all aligned
I knew I had to make my decision
But I never made the time
No, I never made the time.
Killers
Пойнт: между прочим.
На Клубина произвела глубокое впечатление лекция о природе Зоны и природе в-неё-проникателей, прочитанная однажды Тополем у спиртового костерка на обратном пути. Тополь сказал так:
— Ну вот представьте себе, Олегыч: вы — суслик. Существо маленькое, но повсеместно славное своей любопытностью, граничащей с идиотизмом. И вот вы, суслик, однажды поутру, как написал бы любой, может даже и хороший, писатель, выбираетесь из своей уютненькой норки с зубочисткой и сытой отрыжкой, а сосед, такой же суслик, вам и говорит: пошли скорей, там чудо чудное завелось за бугром… Теперь: вы видали когда-нибудь карьерный самосвал «Кранц» производства Норвегии, ведомый? Чудовище, пятьсот пятьдесят тонн. Вот он-то и стоит за бугром, являя собой то самое чудо чудное. Стоит и работает на холостом ходу. А водила отправился… отправился кирять… И вообще, водила — финн. Так что, ведомый, понимаете, пошёл водила не просто кирять, как пошли бы вы, я или мой свояк Вова, а пошёл водила кирять именно как финн. Так что долго стоять самосвалу, но топлива у него полный бак, аккумуляторы свежие, а солнечных батарей на нём — сорок процентов поверхности. И вот вы, суслик, пару деньков за пышущим и бухтящим чудом чудным понаблюдав из укрытия, множественно от сладкого ужаса обкакавшись и буквально от любопытства изныв, решаете наконец учинить, как сказал бы только хороший писатель, разъяснение дива дивного предметно. Подбираетесь на полусогнутых к подножию, обнюхиваетесь и постепенно начинаете всё смелей и смелей проникать внутрь. Дырок-то много, дверца кабины приоткрыта, топливный бак не на замке… Финн же водила, епэбэвээр. А вы — суслик-герой и притом сквозь гарь и копоть нечеловеческим своим нюхом улавливаете запахи жареных орешков, колбасных шкурок, испарений из недопитой… какой там недопитой, финн же… испарений из допитой, но ещё свежей пивной банки… Ну и всё такое, понимаете? И вот вы, суслик, и не только вы, вас ведь много, сусликов, в округе — вы лезете внутрь, лезете, лезете и лезете. Лезете в двигательный отсек, в систему вентиляции, в турбонаддув, в холодильные камеры, в бак, в пневматику, в кабину, в ковш, и везде вас шарашит, хреначит и лупит током, морозом, жаром, давит сжатым воздухом, поршнями, щемит внезапно срабатывающими клапанами… А вы лезете и лезете, таскаете наружу орешки, кусочки сахара, отгрызаете цветные проводки, отковыриваете красивенькие клавиши с панелей, подбираете в ковше кусочки горяченького урана и блестященького золота, отколупываете наклейки с голыми бабами от интерьера… Понимаете? Вот это и есть Матушка, вот это и есть сталкеры. Ну постепенно, если выживаете, вы становитесь сусликом опытным. Сусликом со стажем. Начинаете, например, уметь читать… Читали, Олегыч, «Собачье сердце» Михаила Булгакова? Должны же были? «Из пяти тысяч московских псов только совершенный идиот не способен сложить из букв слово „колбаса“». Не думаю, что мы, суслики, пред лицом Матушки стоим выше собак, но и ниже — вряд ли. И старый профессор Павлов много писал про удары током как средство воспитания…
— А вы, Тополь, какой суслик? — спросил Клубин после некоторого молчания.
— А я — суслиный король, — без раздумий ответил Тополь. — Главное, мне нельзя забывать, что я не один такой… из бывших простых сусликов.
Аналогия Тополя в пересказе Клубина произвела впечатление и на Эйч-Мента, и на доктора Горски, хотя отреагировали они каждый в своём роде. Эйч-Мент проворчал что-то типа: «Монголоиды… самородки домотканые… п-писатели розовых херов на заборе…» — и напустился на Клубина с обычным: «Нечего за преступниками байки подтирать, работа твоя где, не вижу результатов». Доктор Горски, наоборот, выслушал с приоткрытым ртом, уточнил термины, поаплодировал, а в дальнейшем начал беззастенчиво использовать образы Тополя даже и в документации. «Киряющие финны», «наклейки с интерьеров» и «суслиные короли» вошли и в обиходный и в официальный лексиконы сотрудников брюссельской комиссии на тех же основаниях, что и старые добрые «Прокрусты», «мудаки неизвестной природы» и «райки дедушки Исаака»… Вобенака же, как оказалось, всё это слышал, слышал уже, слышал и слышал. Он даже дал понять, что Тополь вовсе не оригинален и что Вобенаке известно конкретно, почему Тополь не оригинален. Но развивать тему отказался. Вобенака был дико тщеславен. Собственно, именно на тщеславии Эйч-Мент его и купил. Но это другая история, древняя, до-клубинская…
Буквально на следующее после его «выходной» утро Эйч-Менту донесли о возможной утечке информации по «Камино». На ровном месте необъяснимо провалился в Москве агент, собиравший материалы на родственника Лиса, сенатора Гогу Миллиарда…
Пойнт.
Полесье — страшное место. Непролазные леса-мутанты, перемолотое, скомканное пространство-время, аномальный биогенез субъективным возрастом в несколько десятков тысяч поколений… Останков технологии в полесской части Зоны было сравнительно немного, но это компенсировалось огромным количеством известных и неизвестных захоронений, в том числе скотомогильников. Так что вперемешку с зоологическим и биологическим гадствами Зоны огромные толпы «триллеров» и зомби по Полесью слонялись. Старых «триллеров» и старых зомби, абортов ещё первого Выброса… Все эти древляне: советские зеки, итальянцы, немцы, партизаны, беженцы… костяные коровы, отработавшие хряки… И самые жуткие «триллеры» — помеси детей и лис — стали для Клубина личным ночным кошмаром.
Сквозь эту гекатомбу Вобенака и сумел проложить к «Планете Камино» два сложнейших трека. Один круглосуточной доступности, но тридцатикилометровый, по дуге, весьма нездоровый по радиации. Другой трек был всего шестикилометровый, но ночной, и пройти его без потерь и массированной стрельбы не удавалось ни разу.
