Так, ладно, без паники. Несмотря на все разъяснения специалистов по информационной безопасности, которые сейчас печатают даже в женских журналах, абсолютное большинство пользователей — а уж такие, как Шила, в первую очередь — используют очень простые и легко подбираемые пароли. Чаще всего — имя сексуального партнера. Как зовут Ловелла? Джон? Нет, кажется, Джеймс.
«Джеймс», — ввел я.
«Пароль неверен. Доступ запрещен. Предупреждение! Трижды введен неверный пароль. Доступ заблокирован».
Ну, это еще не так страшно. Это только на пятнадцать минут. А вот если и следующая серия из трех попыток окажется неудачной, компьютер отправит сигнал в полицию…
Пятнадцать минут я слонялся по дому, как зверь по клетке. Наконец уселся за терминал в спальне.
«Джим».
«Пароль неверен. Доступ запрещен».
«Ловелл».
«Пароль неверен. Доступ запрещен».
Вот дерьмо. Если идея смены пароля принадлежит Ловеллу, то, может быть, «Шила»? Нет, он был не так глуп — если пароль придумал он, мне его в жизни не подобрать… Да и рисковать больше нельзя. Придется потрошить компьютер.
Я поднялся на чердак, куда от всех терминалов сходились провода к центральному системному блоку. Чтобы вытащить матрицу с записью, придется отключать питание — а это значит отключение управляемых компьютером систем безопасности по всему дому. А это, в свою очередь, значит сигнал в полицию. Но не сразу — бывают ведь и случайные сбои питания, — а через тридцать секунд. Чертовски мало, но надо успеть.
Я вздохнул, надел перчатки, еще раз мысленно представил всю последовательность действий и вырубил оба тумблера, основной и резервный. Не тратя время на отвинчивание, срезал винты лучом. Сорвал крышку. Отсоединил шлейфы других устройств — матрица специально упрятана в самый низ, чтоб труднее было извлекать. Сорвал пломбы. Выдернул разъемы. Еще четыре выстрела по кронштейнам — не повредить бы чего по соседству… Рванул из недр корпуса увесистый прозрачный параллелепипед.
Не поддается!
Рванул сильнее — матрица выскочила, но при этом я порвал перчатку о разрезанный кронштейн. Однако рука вроде не пострадала — а то бы они нашли частички крови и кожи, и ДНК-анализ указал бы на меня даже точнее, чем компьютерная запись. Теперь подсоединить обратно все шлейфы (главное — не перепутать, какой куда!) и, не тратя времени на закрывание крышки, снова включить питание.
Я посмотрел на часы. Ровно тридцать секунд. Кажется, уложился. Или нет? Монитор показал, что терминалы в трех комнатах не работают — видимо, что-то я все-таки подсоединил криво. Но это мелочи, а вот время…
Матрицу я отправил в мусоросжигатель, выставив максимальный температурный режим, а сам выбежал из дома и прыгнул в мобиль, велев компьютеру подняться на скоростной эшелон и лететь в противоположном от ближайшего полицейского участка направлении.
Минут через двадцать, несколько раз поменяв курс, я удостоверился, что меня не преследуют. Но город, пожалуй, лучше все-таки покинуть. Почему бы не слетать, к примеру, на западное побережье? А там в спокойной обстановке подумаем, что делать дальше… Дом можно арендовать прямо в полете.
Но вот чего я не могу сделать прямо в полете — это поесть. В мобиле остались лишь ингредиенты для пары коктейлей, этого явно недостаточно. Перед дальней дорогой надо бы подкрепиться. Я запросил у компьютера ближайший ресторан.
— «Желтый цеппелин», сэр, — ответил компьютер. — Два километра, десять часов.
«Десять часов» — это не время работы, а направление. И действительно, повернув голову на шестьдесят градусов влево, я и без всякого компьютера смог увидеть «Цеппелин» — огромный вакуумный аэростат, висящий над городом на восьмисотметровой высоте. Четыре троса, заякоренные на крышах ближайших небоскребов, удерживали его на месте. Сбоку он и впрямь походил на цеппелин, но собственных двигателей у него не было, да и форма была на самом деле не веретенообразной, а эллипсоидной, этакий сплюснутый сверху и снизу шар. Верхняя часть эллипсоида была не желтой, а синей от фотоэлементов, питавших ресторан энергией. Гондола, тоже круглая, имела две палубы — на нижней находилась стоянка мобилей, на верхней — собственно сам ресторан, окруженный смотровой галереей. Вскоре после свадьбы Шила упросила меня свозить ее туда, но больше я там не был: цены кусаются, да и вообще я всегда предпочитал тратить на еду как можно меньше времени и питаться дома.
Но сейчас я решил, что мой визит в «Цеппелин» не слишком подорвет бюджет Рона Второго, и я вполне могу позволить себе поужинать там во второй и последний раз в жизни. На стоянке как раз осталось последнее свободное место, куда я и посадил свою машину. По ажурной винтовой лестнице я поднялся на вторую палубу и вошел в ресторан.
Внутреннее убранство воспроизводило стиль «Хинденбурга» и других дирижаблей прошлого века. Разумеется, вместо стали, кожи и дерева использовались современные сверхлегкие полимеры, но иллюзия выглядела очень правдоподобно. Даже свет орбитального зеркала, бивший прямо в круглые восточные иллюминаторы, встречал на своем пути не обычное поляризационное затемнение, а старинные шторки. Роботы-оркестранты (скорее всего — нашего производства), одетые по моде двадцатых годов XX столетия, наигрывали негромкие мелодии в стиле ретро.
Я сел за свободный столик и подождал, пока официант в форме стюарда принесет мне меню. В «Цеппелине» столики не оборудовались терминалами, и заказ можно было сделать только таким образом. Большинство названий блюд было мне незнакомо — я никогда не был гурманом, — и я доверился выбору официанта. С аппетитом съев что-то рыбное под пикантным соусом и запив бокалом белого вина, я принялся оглядывать посетителей, лениво размышляя, какова была бы их реакция, если бы они узнали, что рядом с ними ужинает вооруженный убийца трех человек.
За соседним столиком сидела худенькая девушка, выглядевшая лет на шестнадцать. Это, конечно, ничего не значило — в этом сезоне модно выглядеть лет на шестнадцать, а на самом деле ей запросто могло быть все тридцать пять. Не ослепительная, но довольно симпатичная, она сидела тем не менее одна: на ней не было значка оферты, подтверждающего готовность знакомиться, и никто не отваживался подсаживаться за ее столик — кому охота попасть под действие Закона о харассменте. Не особо задерживаясь на ней взглядом — это ведь тоже харассмент, — я посмотрел левее, на смачно глодающего индюшью ножку толстяка; мой взгляд уже без всякого понукания скользнул еще дальше, и то, что я увидел в иллюминаторе за плечом обжоры, мне совсем не понравилось.
