это слово потеряло для меня прежний смысл. Слишком много я повидал невозможностей.
– Горячие пирожки! – заорали рядом. – Убывают на глазах! Осталось всего семьдесят четыре!
Мне вручили исходящие паром пирожки, забрали деньги.
– Семьдесят три, семьдесят два…
Томная девушка с угольно-черными глазами и губами цвета зимней рябины шла вдоль края толпы, чувственная, красивая до судорог в животе. На ней было платье с открытым плечом. В наше время девицы, подрабатывавшие на улицах, таких уже не носили. Она заметила мой взгляд и состроила мину. Я растерянно отступил к детям, запевшим новую песню:
Мы загодя дом приготовим к зиме, Дрова наколем до срока,Но если не сложим на правильной стороне, Зимою не будет прока.
– Снова мимо такта! – заорал учитель на хищно оскалившегося паренька.
Тот сжал кулаки и швырнул в учителя огрызком яблока. Учитель схватился за трость.
– Он хороший мальчик, только не злите его, – виновато произнесла сестра раскрасневшегося хулигана.
Мне стало нехорошо. Я уже слышал эти слова, и множество раз. Слышал все, что говорилось тут.
Юный солдат потряс меня за плечо.
– Эй-эй! Сэр, кажется, вам лучше передохнуть.
– Все в порядке, – ответил я, не зная, реальный передо мной человек или галлюцинация.
Кругом была одна ложь. Ничего этого не существовало. Меня затянуло в безумие Морока, и я видел теперь не только мертвых друзей, но и целые гребаные города. Проститутка подкралась ко мне, низким голосом заговорила:
– Господин, добрый вечер, желаете хорошо провести время?
Я зажмурился, прижал ладони к ушам. А когда снова открыл глаза, понял, что прошла ночь, – на горизонте разгоралось рассветное зарево. Торговцы и покупатели исчезли, а на краю груженной железным ящиком повозки сидели двое: парень-красавчик, который наверняка пользовался своей смазливостью, и женщина, слишком молодая для татуировки ворона, покрывавшей большую часть ее лица. Юноша горбился, будто чего-то боялся. Женщина выглядела печальной, но решительной.
Капитан «Черных крыльев» Нарада. Именно так она ждала рассвета девяносто лет назад, еще до Морока. Я знал, что лежит в огромном железном сундуке. Название этого города, зависшего в пустоте, не имело значения. И люди на рынке были призраками, эхом прошлого, повторявшими слова, которые произносили джиллинги. Вырванные из времени слова, вложенные в уста тех, кто ушел навсегда.
– Помоги открыть, – сказала Нарада.
Вдвоем они налегли на крышку, и та с лязгом соскользнула. Затем Нарада и ее приятель снова уселись на край повозки. У обоих кожа там, где она коснулась крышки, слегка задымилась, зазеленела, начала гнить.
Небо над ними прогнулось, стало скручиваться. Вот он, момент, когда раскрылось Сердце Пустоты и родился Морок. Женщина, наряженная во второсортные шелка, с дешевыми кольцами на пальцах, шатаясь, подошла и ухватила меня за руку, чтобы не упасть. Ее напудренное лицо было перекошено от ужаса.
– Помилуй, святой дух, – прошептала она. – Безымянные предали нас. Смерть грядет.
Вой неба превратился в неистовый рев, и мир залила ослепительная белизна. А затем все пропало.
Я стоял в низкой сырой пещере с грубо обтесанными стенами. Город исчез вместе с рынком и людьми. Глубокие тени лежали по углам. Пещера была не больше обычного зала в харчевне. За моей спиной начинался туннель.
Наклонный бугристый пол усеивали оболочки тварей, скорее всего морских. Но встречались останки и тех, кто в море явно не бывал.
В воздухе безо всякой опоры висело нечто, для чего я не мог найти имени. Размером с каштан, оно испускало бледный свет, какой бывает в пустыне на закате.
Сердце Пустоты. Не целое, лишь крошечный осколок, заброшенный сюда по прихоти судьбы, когда Воронья лапа применил свое оружие. Его ярость иссякла столетие назад, но некая темная сила еще оставалась в нем. Сила есть в любом сердце, будь то сердце мага, демона, твари из Пустоты или человека. Уцелевшему обломку не на что было излить свою силу. Содеянное им парализовало его самого.
Морок пригласил меня посмотреть на то, что ему пришлось сделать: уничтожить Клир и Адрогорск, забрать миллионы жизней. Он время от времени ставил темную арку на моем пути. Наверное, надеялся, что наша связь поможет мне понять. Морок отчаянно нуждался в понимании.
Я понял. Я бы понял и без всех его усилий. Мне тоже хотелось, чтобы меня поняли. Поняли, почему я погубил тысячи солдатских жизней при бегстве из Адрогорска. Зачем стоял в суде с еще не засохшей кровью Тороло Манконо на лице, отчего пытался упиться до смерти после смерти жены и детей.
Морок же хотел, чтобы его простили.
Вообще-то я привык считать Морок не способным чего-то желать, не имеющим своего «я». Он был воплощением переменчивости, переплетением возможностей. Но здесь, в пещере, последний осколок оружия, породившего Морок, создал святилище, наполненное воспоминаниями. Чувство вины – сильная вещь. Оно гнетет, отрывает нас от реальности. Но мы не прощаем себя, чтобы не предать тех, перед кем провинились. Призраки Морока были не только порождением моей вины. То кровоточило Сердце Пустоты, одинокое и полное сожалений. Воронья лапа принудил его к разрушению, а я стал хоть каким-то утешением, первой отдушиной за девяносто лет.
– Ты правда этого хочешь? – спросила Эзабет.
Она появилась в луче света, пробившемся через щель в потолке. Вокруг ее ступней и кистей плясали языки пламени.
– Нет, я никогда не желал ничего подобного. Но сколько веревочка ни вейся…
– Ты же знаешь, что это окончится мучительной смертью, – прошептала Эзабет, в голосе ее лязгала сталь.
– Посмотрим, – сказал я, благоговейно протянул руку и сомкнул пальцы вокруг яркого зернышка.
Какое горячее! То было не летнее нежное тепло, а жар лихорадки с тяжелым кашлем и тяжестью в глазах. Отрава внутри меня зашипела, вспузырилась, встретив не просто силу, а своего создателя. И сила эта стала моей.
– Ты слишком далеко зашел, – вздохнула Эзабет. – С любой силой ты – всего лишь человек. И ты один.
– Нет, не один. Всегда не один. Помнишь – твои слова.
Свет потек по моей руке, от пальцев к плечу, затем в грудь. Меня наполнили холод отчаяния и горечь от сотворенного по принуждению. Пальцы, коснувшиеся осколка, зудели, но ощущение не было неприятным. Мы заключили сделку с Мороком. Я обещал хранить его тайну и, если потребуется, нести вину за нас обоих.
Я вернулся к лестнице и пошел обратно, наверх.
Многие годы Морок вел меня к себе. Всякий родитель хочет отдать сердце ребенку. Морок отдал мне свое.
Глава 29
Когда я выбрался наружу, мир уже изменился.
На севере, меньше чем в миле от меня, торчали из песка, будто зубы глубоководной рыбы, башни Адрогорска. Судя по безлунному небу, стояло раннее утро, и башни в лучах восходящего солнца были багрово-золотыми. Узкие, искривленные, в потеках оплавленного камня, не выдержавшего Сердца Пустоты, они сделались памятником зодчим и строителям, некогда создавшим великую красоту.
Ныне в Адрогорске прекрасного осталось мало. Башни напоминали огромные надгробия – для сотен тысяч
