— Вижу. Я знаю, вы сейчас воюете с нохчий. Ты тоже?
— Да, я тоже воевал! — не стал скрывать Лесовой. — Но не мы начали эту войну.
— Ты не прав. Мне рассказывали.
— Может быть, тебе рассказали не всю правду?
Лесовой отметил, что Саламбек произнес: «ты не прав», а не «ты обманываешь», и это о многом говорило.
Будто не услышав его последних слов, чеченец спросил:
— Так чего ты хочешь от меня, русский военный?
— Скажи, Саламбек, ты давно здесь?
— Я не считаю дни. Несколько лет.
— А какой шел год, когда ты попал сюда?
— Двадцать первый.
— Какой?
— Я же сказал — тысяча девятьсот двадцать первый! — по слогам повторил чеченец. — Или я тихо говорю?
— Прости, — растерянно ответил Лесовой. — Просто неожиданно все это…
— Привыкнешь, — равнодушно уронил чеченец. — Я сначала тоже удивлялся, что Николай младше меня на сто лет. Потом привык.
— Николай сказал, ты не хочешь говорить по-русски, хоть и знаешь наш язык, — произнес Лесовой. — Почему?
— Мне не нравится этот вопрос, но ты говоришь по-нашему, и я отвечу тебе, — ровным голосом ответил Саламбек. — С двенадцатого по четырнадцатый год я и мой двоюродный брат Асланбек служили в личном конвое Его Величества, а когда началась война, мы вместе с ним попросились в действующую армию. Служили в чеченском полку Дикой дивизии. Сам командир дивизии, великий князь Михаил, в шестнадцатом году вручил георгиевские ленты мне и Асланбеку. А потом вы, русские, позволили слугам шайтана убить своего царя и своими руками сдали победу в войне немцам. Ту победу, за которую погиб мой брат и пролил кровь я. Вы навечно опозорили себя, и с тех пор я поклялся не произносить ни одного русского слова. Раньше я считал вас великим народом…
Лесовой понимал, что чеченец скорее отрежет себе язык, чем соврет в таком вопросе, но рассказанное им было настолько невероятно, что разум отказывался переваривать эту информацию. И вдруг у него в мозгу, прочищенном чудодейственным соком, всплыли слова доктора: «„Апостолы“ подчинили себе само время!» Так может быть, это умение распространяется не только на скорость перемещения в пространстве? И они могут выбирать не только место, но и время своих набегов за пленными? Выдергивают нужных им людей откуда захотят?
Вероятнее всего, так оно и было.
— Может быть, ты ответишь еще на один мой вопрос? — спросил он Саламбека.
— Смотря какой, — уронил тот, полузакрыв глаза.
— Ты здесь давно. Ты опытный воин. Почему отрядом командуешь не ты, а Николай? Он же появился здесь гораздо позже тебя. И он русский…
— Ты ничего не понял из того, что я хотел сказать, — ответил чеченец.
— Если так, то ты сам виноват. Значит, плохо объяснил.
— Может быть. Попробую объяснить лучше. Когда-то я подчинялся русскому генералу, великому князю Михаилу. Теперь я подчиняюсь Николаю, простому русскому мужику, и этому есть причина. Мне было очень страшно, когда я попал сюда, так страшно, как не было ни разу в жизни. Мои мозги сдвинулись, и я оказался в рабстве. Гяуры с белыми лицами называли меня пролетарием. А Николай пересилил страх, не смирился. Не я вывел его из плена, а он меня, значит, он сильнее. И поэтому он стал моим командиром, а не наоборот. Только для него я сделал исключение, разговариваю с ним на вашем языке. У тебя есть еще вопросы? — и Саламбек посмотрел на Лесового тяжелым взглядом, показывая всем видом, что хватит копаться у него в душе.
— Нет, пожалуй, — ответил Николай. — Спасибо и на этом.
Он вернулся на свое место рядом с тезкой. Теперь, когда он убедился, что тот говорил чистую правду, у него возникло множество других вопросов.
— Скажи, Николай, а что это у вас за оружие такое несерьезное? У вас с металлом плохо?
— Неправильное выражение, — ответил тот. — Не плохо, а совсем никак. В штольнях полно металлических инструментов, но вынести оттуда даже какую-нибудь несчастную лопату нет никакой возможности. У них там металлоискатели на каждом выходе.
— Из-за этого вы с игрушечным оружием бегаете?
— А вот это ты зря! — усмехнулся Никитин, вытащил из-за пояса деревянный кинжал и сильным ударом вогнал его в валун, на котором сидел. К удивлению Лесового, острие на несколько сантиметров вошло в камень.
— Что, глазам своим не веришь? — увидев изумление Лесового, засмеялся Никитин. — Я тебе третий раз повторяю — здесь все не так!
— Ничего не понимаю! — честно сознался Лесовой.
— Все очень просто! — сказал Никитин. — И в то же время ни хрена не понятно. Ночью отламываешь сук от дерева, выстругиваешь из него то, что тебе нужно, хоть нож, хоть копье. Древесина здесь мягкая, податливая. А как выстругал, кладешь на день под солнце, а вечером забираешь готовенькое. Вот как этот кинжал. Его топором не перерубишь, только железо зазубрится. Пробовали.
— Ничего себе! — воскликнул Лесовой, с трудом, враскачку, выдергивая оружие из валуна.
Камень был пористый и мягкий, наподобие пемзы, но не настолько же мягкий, чтобы так легко загнать в него деревянный нож! Он попробовал кинжал на изгиб, но, сколько ни пытался, не смог этого сделать. На вид и вес древесина ничем не отличалась от обычной, зато твердость ее была невероятной. В этом он убедился, подняв небольшой камень, уже не пористый, а сплошной, похожий на гранит. Острие кинжала легко оставляло на нем царапины, ничуть не затупившись при этом.
— Вот такое у нас оружие! — сказал Никитин.
— И часто применять приходится?
— Часто, — кивнул с досадой тезка. — Останешься с нами — увидишь. Впрочем, куда тебе деваться? Разве что к вампирам идти…
Лесовой увидел, что Никитину не слишком хочется распространяться на эту тему, и задал другой вопрос:
— А почему мы так бежали? На солнце опасно оставаться?
— Не то слово! От человека, оказавшегося днем в солнечной зоне, к вечеру остается один скелет. И не сказать, чтобы солнце было какое-то слишком жаркое. Нет, вроде обыкновенное солнце, несколько минут ты запросто можешь на нем пробыть, и даже кожа не облезет.
— А дальше?
— А дальше никто не пробовал, потому что о последствиях знают. Может, ты хочешь рискнуть?
— Ну уж нет! — передернулся Лесовой. — Никакого желания!
Наевшись и напившись, «обкуренные» давно уже посапывали на своих лежанках. Никитин назначил чернокожего в первую смену караула и предложил Лесовому:
— Давай-ка и мы ложиться. Кто знает, дадут ли нам сегодня отдохнуть?
Николай не понял этих слов, потому что заботило его совсем другое, и спросил, укладываясь рядом с Никитиным:
