Александр Зорич - Пилот мечты

Очень лестно, что и говорить. Обожаю, когда меня хвалят.

Странное дело! Пока я вращался на флоте и думал, что делаю дело своей жизни, на меня сыпались пинки, выговоры и угрозы. Стоило оказаться в концерне, который я почти возненавидел, к пинкам и угрозам прибавилась изрядная толика лести. Разница в педагогическом подходе или как?

Я сказал, что люблю, когда хвалят и говорят всякие приятности? Да, обожаю. А когда садят по мне из лазерных пушек, я нервничаю.

Два импульса рентгеновского излучения по пятьсот мегаджоулей преодолели километр за долю секунды и… Я инстинктивно откинулся на спинку кресла, как будто это могло спасти, защитить, или хоть отсрочить неминуемую смерть. Вокруг кокпита вспыхнул эллипсоид синеватого света с лучистым желтым ореолом. Лазерный выстрел попал в защитное поле, перешел в видимую часть спектра и рассеялся без следа.

Сияли звезды, гудел движок, я был жив, здоров и потел в скафандре.

— Иисус Мария! Оно работает, Фернандо! — заблажил я на весь эфир.

— Конечно, работает! Повернись ко мне бочком и лови следующую порцию.

В эти секунды я готов был расцеловать Гомеса в его усатую физиономию! Флуггер только что получил запредельную дозу излучения, а на нем ни царапины! По хорошим делам, мой жирный пепел должен был сейчас развеивать солнечный ветер, а две оплавленные плоскости продолжали бы движение, повинуясь законам ньютоновской механики. Ан нет! Это фантастика, но это так!

Гомес мне определенно нравился. Пилот отличный, настоящий ас. Машину вел так, как будто в ней родился. Я, конечно, его совсем не знаю, но ощущалась в нем надежность. Крепкая, уверенная надежность. Хотя, конечно, мужик изрядно дерганый, когда на земле. Что я легко списал на нервную работу летчика-испытателя.

А вот Грузинский настроен против него, причем резко. Мой тезка вообще пессимист и бесконечно усталый человек.

— Вы учтите, Андрей, «Дюрандаль» пригнали сюда по одной простой причине, — говорил он мне непосредственно перед вылетом, наверное, чтобы ободрить. — Никто не даст испытывать недоведенную машину на территории ОН. Да еще с такой славной историей: пять прототипов погибли в режиме автоматического пилотирования. Пять! Так что будьте осторожны и не забывайте выключить защиту перед входом в атмосферу. И вот еще что: не очень откровенничайте с Гомесом! Он стукач концерна. Я вас просто предупредил как русский человек русского человека. Поосторожнее с ним. Ну что, ни пуха и мягкой посадки!

— К черту! — ответил я, и мы улетели на паром, который домчал нас до Фтии.

Испытания шли по плану. Да они просто отлично шли!

«Дюрандаль» слушался хорошо. Машина мощная. Не такая тяжелая в маневре, как «Хаген», но и не юркий «Горыныч». С фигурами высшего пилотажа возникали определенные проблемы, и я подозревал, что в атмосфере будет еще хуже. То есть весь обязательный спектр мы откатали без замечаний, но время реагирования флуггера на управляющие импульсы было близко к аховому. Тормоз наш «Дюрандаль». Утюг. Ну да это я «Горынычем» избалован, вертким, как змея.

Зато управлять им было невероятно легко. Мощнейший парсер, отличное программное обеспечение, удобный, продуманный пульт, эргономика органов управления и просто феноменальная механизация! Флуггер как будто сам собой управлял. Человекозависимые параметры стремились к необходимому минимуму, что, конечно, сказывалось на экстремальной маневренности.

Но научиться управлять им «от и до» смог бы кадет второго курса. Превосходная массовая машина, рассчитанная на обычного среднего человека, а не на гениального мастера. Именно то, что нужно — настоящее оружие победы! Гениев-то среди пилотов, как и везде — кот начихал…

И щит, товарищи! Вот чудо так чудо! По статистике тридцать семь процентов потерь приходится на энергетическое оружие, которое в космосе имеет дьявольскую дальнобойность и, самое главное, минимальное время реагирования. Попал в прицел, считай — покойник. Скорость света есть скорость света. За списанные тридцать семь процентов я готов был влюбиться в этот летающий утюг с массивной «лопатой» добавочных носовых плоскостей — поблизости с которыми, кстати, пряталась передняя группа эмиттеров защитного поля.

Изнывая от восторга, я нажал гашетку и «Дюрандаль» Гомеса оплыл по контурам синеватым огнем. Поле работало!

— Хорошо! Хватит с нас на сегодня, — сказал он с нескрываемым облегчением. — Снижаемся, идем на Фтию. Нас ждет третий пункт программы: каньон Рахель. Пристраивайся за мной. Поле можно выключать, скоро атмосфера.

Я пошарил по пульту взглядом. Приборная панель была с испанскими буковками, так что ваш покорный слуга с непривычки слегка тормозил. Ага, вот он, тумблер «ESCUDO», переводим в нижнее положение.

Пока снижались, пока входили в атмосферу (автопилот вез, ежу ясно), я любовался ладной, какой-то старомодной приборной панелью. Все критичные органы управления были выполнены в виде ухватистых рычажков и ужимистых кнопок. И это хорошо, чувствуется старая школа. Не доверяю всем этим голографическим меню и виртуальным перчаткам.

Наш инструктор Станислав свет Сергеевич Булгарин ругал подобные изыски «выртуальной хэрней», и был прав — ну а если в решительный момент что-нибудь сломается? Нет, старое доброе реле ничто не заменит. В бою хорошо то, что можно потрогать руками!

Вошли в атмосферу.

Душа привычно заныла, когда фонарь кабины принялись щекотать огненные щупальца при прохождении плотных слоев. Получили добротные 6g перегрузки, снизились до эшелона десять тысяч.

Фтия встретила нас приличной турбулентностью и могучим облачным фронтом.

— Андрей, сейчас будем снижаться. До Рахели всего триста километров.

— А почему не проложили маршрут через Долину Гейзеров? Там красиво! Даже чоруги платят хорошие деньги, чтобы там прогуляться, а у нас программа «все включено».

— Накушался я, Андрей, меня красоты больше не трогают. Совсем.

— А что трогает?

— Трехэтажное пьяццо на Корсике, джакузи и две загорелые малышки, которые подтаскивают мохито и не трахают голову. Одна рыжая, другая брюнетка.

— Да, две малышки в джакузи — это хорошо!

— Поменьше иронии, коллега! К тридцати пяти начинаешь смотреть на мир другими глазами. Тебе двадцать три? Поговорим о Долине Гейзеров через двенадцать лет, когда будем валяться на пляже и пить ром.

— Ловлю на слове. Ты женат, Фернандо?

— Был женат. Теперь нет.

— А почему?

— Во-первых, профессия не позволяет. Я не настолько больной сукин сын, чтобы заставлять какую-то женщину думать одинокими ночами — вернется муж с испытаний в цинковом ящике по частям, или на своих двоих. Во-вторых, я не настолько больной сукин сын, чтобы какая-то женщина запрещала мне, мужчине, делать то, что матушка запрещала мальчику. В-третьих, а как же две загорелые малышки? Боюсь, сеньоре Гомес они не понравятся!