— Будут ждать наблюдателя, — негромко сказал Ингленд.
Бен уже участвовал в подобных переговорах и знал, что, кроме двух заинтересованных сторон, во встрече обычно участвует наблюдатель от той группировки, что контролирует район, прилегающий к воротам. Роль этого персонажа всегда представлялась Бенджамилю в загадочном и полумистическом свете. Наблюдатели приходили, равнодушно смотрели за происходящим и уходили. Они никогда не пытались подойти ближе чем на полтора десятка шагов, ни во что не вмешивались и не высказывали никакого интереса к теме разговора. Но при этом без их участия не начинался ни один диалог.
Бен поглядел в ту же сторону, куда смотрела девушка-ситтер, и увидел пожилого горбоносого мужчину с высоким седым гребнем на голове. Наблюдатель вышел к перекрёстку и остановился на почтительном расстоянии, всем своим видом показывая, что теперь приличия соблюдены. Глядя на его скучающее лицо, Бенджамиль вдруг сообразил, что сейчас потребуются его услуги, а он понятия не имеет, на каком диалекте пойдёт разговор.
— Хам, — скучно сказал обладатель золотой причёски.
На лице мастера Ху появилось вопросительное выражение. Суетливый Шамсу тихонько дёрнул Бена за полу френча.
— Он здоровается, — перевел Мэй. — Я спрошу его, из какой он семьи?
— Он из Кабуки, — не поворачивая головы, сказал Ингленд.
— Спросите его, согласны ли они на наше предложение? — приказал Ху-Ху.
На секунду Мэй задумался, затем принялся переводить:
— Хам, автате. — Бенджамиль слегка поклонился. — Дасьте твоих башан с… матури кадамой?.. Надо уточнять, с каким именно предложением?
— Нет, — сердито сказал Ху-Ху.
— …с кадамой ты ноу?
— Нету ты! — Ситтер надменно вскинул подбородок, и Бенджамиль вздрогнул: меховой воротничок его рубахи завозился, оскалил мелкие зубы и оказался здоровенной ручной крысой.
Золотоволосый плюнул себе под ноги, развернулся и зашагал прочь.
— Нет, — перевёл Мэй и подумал ошарашенно: «Поговорили!»
Девушка постояла, пощупала Ингленда злыми раскосыми глазами, затем повернулась и, раскачивая бёдрами, двинулась за своим боссом. Седой гребень на той стороне перекрёстка растворился ещё раньше, исчез, как будто его и не было. Бенджамиль растерянно посмотрел на мастера Ху-Ху и растерялся ещё больше. Толстый хайдрай в войлочных туфлях улыбался сытой и довольной улыбкой.
Возле прыгуна Ингленд приостановился, пропуская вперёд начальство.
— Видал девчонку?! — спросил он Бенджамиля. — Такая ногтём зарежет и не икнёт, курва! — Глаза его блестели нехорошим бешеным возбуждением.
Ху-Ху вполголоса сказал что-то Шамсу и полез в машину. Ингленд полез следом. Шамсу придержал Мэя возле лесенки.
— Мастер Ху чрезвычайно доволен вашей работой! — торжественно объявил секретарь, пожимая Бенджамилю руку. — Он рассмотрит вопрос об оплате ваших сверхурочных в двойном размере. Станция трубы в десяти кварталах отсюда, идите по асфальтированной дороге и никуда не сворачивайте. Приятных выходных, мистер Мэй!
С этими словами Шамсу проворно взбежал по трапу и нырнул в проем люка.
— Не стойте рядом с двигателями! — крикнул он, закрывая входной люк. — И рот откройте, а то заложит уши!
Ошалевший, ничего не понимающий Бен, открыв рот, сделал несколько шагов назад. Вишнёво-красный аппарат заурчал, потом заклекотал, потом завизжал, присел на коротеньких ножках и длинным смачным плевком выстрелил себя в предзакатное небо, обдав Бена горячими клубами выхлопа.
— Невероятно! — бормотал Мэй, пересекая очередную сегментарную улицу. — Не могу поверить, что это происходит наяву! Они просто бросили меня и всё! Какого хрена я буду делать в чёрном буфере?
Бенджамиль был уверен, что жирная свинья Ху-Ху просто пожалел горючего на лишнюю посадку или торопился в свою загородную резиденцию. Курти болтал однажды, будто Ху-Ху не живёт, подобно рядовым служащим компании, где-нибудь в сине-жёлтом секторе аутсайда, а имеет личный трёхэтажный домик за кольцом соевых плантаций. Что ж, звучит весьма правдоподобно. Особенно если учесть, что речь идёт о человеке, летающем на персональном прыгуне. Интересно, куда Ху-Ху денет секретаря и телохранителя? Или, может, Ингленд живёт в доме Ху-Ху? Бен почувствовал, что окончательно запутался. «Всё тривиальней, — подумал он с тоской. — Просто мастеру Ху-Ху наплевать на такого таракана, как я. Просто я, Бенджамиль Мэй, не укладываюсь в систему его мироощущений из-за своего мизерного размера. Вот и весь секрет».
Бен тяжело вздохнул и остановился. Сколько он миновал кварталов? Двенадцать? Пятнадцать? Сумерки сгущались с невероятной быстротой. Бен взглянул на часы: половина десятого. Даже если к десяти он доберётся до станции, ему потребуется три часа, чтобы пересечь чёрный буфер, затем ещё три на кольцо «индастри», не меньше двух часов на белый буфер и почти столько же на «воротничок». Итого — без малого двенадцать часов. Бену хотелось заплакать.
Тишина на серых пустынных улицах сгущалась вместе с сумерками. Ни души, только невнятные жутковатые шорохи да обрывки мусора, которые свежий вечерний ветерок гнал по тротуару, хотя район, вне всякого сомнения, был обитаем. Вон, загорелось окошко на пятом этаже, вон — ещё одно. На мгновение у Бенджамиля появилась безумная идея: войти в подъезд и постучать в первую попавшуюся дверь.
Бен вздохнул. Стоять на месте было гораздо страшнее, чем идти, и он пошёл вперёд, внимательно вглядываясь в асфальтовые трещины под ногами и горько сожалея о том, что в карманах нет ничего, хотя бы отдалённо напоминающего оружие. Он даже начал тоскливо оглядываться по сторонам, пытаясь высмотреть какую-нибудь палку или камень. Что угодно, лишь бы придать себе хоть капельку уверенности. Юркая тень, пискнув, метнулась из-под ног, и Мэя прошиб холодный пот.
— Это крыса, всего лишь маленькая крыса, — прошептал Бенджамиль, стараясь унять бешено бьющееся сердце, и в ту же секунду увидел светящийся край объёмной вывески.
Угол первого этажа неказистого трехэтажного дома был охвачен голубым и красным пламенем. Над широкой двустворчатой дверью горела, помаргивая, разинутая акулья пасть, в пасти мерно вращалось нечто вроде корабельного гребного винта. Вокруг зубастой головы с мертвенно-белесыми пуговками глаз пылала багровая надпись: «X. АРЧИ, еда и питье на любой вкус». Во рту у Мэя пересохло, а на языке появился привкус соли. Бенджамиль в нерешительности остановился перед выщербленными ступенями широкого крыльца.
Сквозь металлические жалюзи окон справа и слева от входа пробивался неяркий свет. Мэй осторожно потрогал дверную ручку в форме кольца, ему очень хотелось войти, но акулья пасть над входом выглядела устрашающе. Пару минут Бенджамиль раздумывал, войти или нет, и вдруг, осенённый внезапной догадкой, быстро сунул руку за ворот рубахи. Послушный кругляш оракула сам лёг в ладонь. Поднеся руку к лицу, Бен прошептал:
