— Вы будете наступать с запада. Их основные силы сосредоточены на мне. Три твоих умена отвлекут десять, а может, и двадцать тысяч. Противник наверняка будет оборонять тот фланг. У них же объединенная Республика, и русские будут против того, чтоб их солдаты защищали Рим, в то время как твои воины атакуют их западную границу.
Гаарк чувствовал, что политические нюансы сражения остаются за пределами понимания Тамуки, взгляд которого был совершенно равнодушным.
— Ты сможешь распоряжаться Суздалем по своему усмотрению. Это должно тебе понравиться после того унижения, которому они тебя подвергли, — заметил Гаарк.
— Унижение? — заревел Тамука. — Да что ты знаешь об унижении? Я это сделаю, а с тобой или без тебя — неважно, вождь бантагов.
— Почему же ты не сделал этого до сих пор?
Глаза Тамуки вспыхнули от обиды.
— Ты плохо рассчитал силы. Они сумели удержать свои рубежи. Но, поверь мне, к концу зимы их границы будут сметены. Я даю тебе возможность отомстить, Тамука. Это твой шанс.
— А Кин?
— Если мы поймаем его, он твой, — солгал Гаарк. Если им когда-нибудь и удастся взять Кина живым, то привилегия убить его будет принадлежать только ему, как гласит пророчество. — А этот человек, ожидающий тебя, Гамилькар из Карфагена, надежный союзник? Ему можно доверять?
Тамука глухо рассмеялся:
— Он у меня на крючке уже несколько лет. — Кар-карт мерков похлопал здоровой рукой по металлу. Гаарк взглянул на крюк и заметил на нем пятна крови.
— Теперь, когда мы втянули этих янки в войну на три фронта, Республика будет в наших руках. Ты на западе, на юге океан, а я на востоке.
— Не боишься, что Шудер, расположившийся в Тире, наступит тебе на горло?
— Гамилькар возьмет их в окружение. Было бы безумием с их стороны оставить там такое количество воинов, в то время как основная битва должна развернуться под Римом.
— Но, если им удастся прорвать блокаду, они перехватят направляющиеся к тебе боеприпасы.
Гаарк рассмеялся:
— Как? За триста миль, зимой, с их снаряжением? Если они выберутся из этого города, мы разорвем их.
Тамука молча улыбнулся.
Сильный порыв ветра принес с запада первые снежинки. Гаарк запахнул плащ.
— К весне все будет кончено. Шудер умрет от голода в окруженном Тире. Рим будет наш, а ты вернешься на берега Нейпера в Суздаль. Республика будет разгромлена, и мы вместе изменим этот мир.
При виде Форума полковник Эндрю Лоуренс Кин испытал чувство благоговения, на какой-то момент он забыл, что является главнокомандующим, и завороженно смотрел на это чудо глазами историка.
Перед ним раскинулась громадная площадь. За широкой открытой площадью стоял дворец Марка Красса, фасад которого с безупречной симметрией обрамляли мраморные колонны. Здание сильно пострадало за тот недолгий период времени, когда город был оккупирован карфагенянами. Почти все колонны были изуродованы при артобстреле. Но издалека ущерб казался несерьезным. Справа возвышался позолоченный купол Сената, над которым развевался флаг Республики. Купол был завален мешками с песком — отчасти для того, чтобы укрепить ценное строение, отчасти для защиты наблюдательного пункта — ведь купол был самой высокой точкой в городе.
По двум сторонам площади выстроились храмы римских богов. То, что Рим является языческим городом, могло вызывать неприязнь у православных русских. Но, к счастью, местные русские были выходцами из далекого прошлого, когда православие еще не отошло от славянских языческих традиций. Долгие беседы с митрополитом Касмаром по поводу создания объединенной Республики позволили предупредить потенциальный кризис, так как он заявлял, что римские боги — это те же святые, только с другими именами. Что до римлян, то они проявили в отношении религии свойственный их предкам жизнерадостный прагматизм: причислили Кесуса и Перма к своему пантеону, и небольшая русская церковь заняла свое место на Форуме.
В центре площади находился рынок, где купцы торговали продуктами, разными безделушками, жертвенными голубями, амулетами, амфорами с вином и ювелирными изделиями. Там были даже несколько торговцев мехами с Руси и одинокий монах, продававший священные реликвии. Проходя мимо, Эндрю заметил, что это были маленькие иконки с портретами Святого Мэлади, бывшего артиллериста из 44-й Нью-Йоркской батареи, ставшего покровителем всех машинистов и любимцем экипажей бронемашин. К своему удивлению, он также увидел иконку с изображением Чака Фергюсона и задержался, чтобы на нее посмотреть.
Торговцы и покупатели ежились от холода, немногие из них заметили пробирающихся через толпу в сопровождении охраны Эндрю, президента Калина и доктора Вайса. Все были озабочены заготовкой запасов. Слух о поражении под Капуа уже достиг жителей города, и начиналась паника. Несмотря на призывы всем оставаться в городе, на север отправились первые потоки беженцев в надежде укрыться в лесах за Испанией. Прилавки были завалены едой, но лишь немногие покупали ее, так как за последнюю неделю цены на такие продукты, как ржаной хлеб, солонина и сухофрукты, выросли более чем вдвое.
«Пожалеют, что не купили», — подумал Эндрю, когда позднее объявили, что с завтрашнего дня для жителей города вводится официальный паек. Продукты вот уже в течение месяца привозились с суздальских резервных складов, но пайка, состоящего из фунта ржаного хлеба, десяти унций солонины и десяти унций сухофруктов в день, едва хватит для того, чтобы не умереть с голоду. Еще одной проблемой было топливо. Если в городе развернется сражение, за две-три недели иссякнет весь запас угля и древесины.
Он снова подумал о Чаке. Одним из достижений в развитии угольной промышленности был завод по переработке угля в кокс, который находился в одном из новых районов Суздаля. Чак провел трубопровод от завода к фабрикам и некоторым жилым домам, чтобы освещать их энергией газа, побочного продукта производства. Он хотел обеспечить подобной системой энергоснабжения все города Республики по окончании войны. А в Риме уже началось строительство газового завода. Но эти планы, как и все планы, направленные на мирное развитие общества, оказались делом далекого будущего. «Как же мы скучаем по тебе, Чак, как нам тебя не хватает», — с грустью подумал Эндрю. Гибель изобретателя разрушила веру в то, что, несмотря на все достижения бантагов, люди способны на большее. «Теперь мы на одном уровне, и уверенность в техническом превосходстве потеряна навсегда».
Подняв воротник шинели, Эндрю шел по площади, пытаясь хоть несколько минут не обращать внимания на тревогу, сжимающую его сердце, и не думать о предстоящей встрече.
