– Да, безработный, – подтвердил Мефодий. – Но зачем вам в штате художник?
– Вот я и предлагаю поговорить об этом при личной встрече, то есть у вас дома. У вас же наверняка имеется дома масса всяких эскизов, набросков и прочих этих ваших… заготовок, так ведь?
– Да, конечно…
– И вы, надеюсь, не будете возражать, если я заеду к вам, скажем… через полчаса и мы в спокойной обстановке посмотрим ваши работы и побеседуем обо всех тонкостях вашего контракта?.. Или, может, вы уже собрались лечь спать?
– Да какой теперь сон – вы меня заинтриговали. Простите, Мигель, кроме имени, я не знаю ни вашей фамилии, ни отчества…
– Мигель. Просто Мигель.
– Разумеется, приезжайте, Мигель. А я пока приберусь тут немного.
– Творческий беспорядок?
– Банальный бардак…
– Заметано! – подытожили на том конце линии и предупредили: – Но только я буду с коллегой. Он наш кадровый психолог, да и по части живописи больше подкован.
– Приезжайте с коллегой, – согласился Мефодий и заметил: – А вы дотошно подходите к подбору кадров!
– Это верно, – подтвердил Мигель. – С этим у нас строго. Выживание в бизнесе заставляет, знаете ли…
После ухода Раисы – ухода, по мнению Мефодия, подлого и некрасивого – первым желанием Ятаганова-младшего было съехать с этой квартиры куда подальше. Этого требовала задетая гордость, однако ее призывы пришлось проигнорировать.
На следующий день после прощального Раисиного реверанса к Мефодию наведался Кирилл и, отпихнув с порога кинувшегося на него с кулаками брата, попросил того не мельтешить.
– Знаешь, братишка, я прекрасно тебя понимаю, – проговорил он с явно наигранным сочувствием. – Но такова жизнь! И если ты Раису по-настоящему любишь, то дай ей право на будущее, действительно ее достойное. А ты живи здесь, тебя никто не выгоняет; брат ты мне или не брат, в конце концов? И без обид, хорошо?
Резон в словах Кирилла и впрямь просматривался, а альтернатива у Мефодия была только одна – возвращение в родной райцентр, где перспектив для художника не было вообще никаких. А потому, просидев добрых три часа в том самом углу, куда оттолкнул его Кирилл, Мефодий скрепя сердце решил оставить все как есть и жить дальше, закопав эти полтора года с Раисой в глубокую могилу забвения.
«Странно, почему я настолько спокоен? – думал он, потирая вскочившую на голове от нечаянного удара о стену шишку. – Может, я уже по-тихому рехнулся и в этом вся загвоздка? Как будто те предохранители, что перегорали во мне раньше и при меньших нервотрепках, кто-то выбросил и поставил вместо них толстую медную проволоку… Но только ничего в этом хорошего нет; нутром чую, что нет…»
С той поры жизнь для Мефодия словно утратила некий ориентир, на который он упорно пытался выйти, и теперь бесцельно дрейфовала, подхваченная медленным, но неумолимым течением времени. Мефодию не раз доводилось слышать о том, что коварная штука – жизнь внешне чем-то похожа на зебру – полоса белая, полоса черная… В целом с таким живописным сравнением он соглашался, но только в последнее время Мефодия стали терзать сомнения по поводу кое-каких деталей этой философской концепции. Мефодию казалось, что, угодив на очередной «черный» промежуток, он вдруг по непонятной причине совершил строевой поворот на девяносто градусов и вплоть до настоящего момента упорно маршировал вдоль, а не поперек этой мрачной полосы. А она с каждым шагом становилась все мрачнее и мрачнее…
Вначале он, что называется, попал под раздачу, выйдя по невнимательности поработать в парк аккурат на День доблестного воздушно-десантного воинства. В прошлом году Мефодий воздержался от посещения этого праздника, когда по всей стране отставные десантники наглядно демонстрируют тем, кого они обязаны защищать, каким образом будут громить посягнувшего на Родину агрессора. Ну а поскольку сам агрессор был в это время далеко, его роль по уже сложившейся традиции продолжали играть рыночные торговцы с Кавказа, допризывная молодежь, ОМОН или, в крайнем случае, свои же собратья по оружию.
Сперва все протекало тихо, мирно и в какой-то степени даже весело. Дюжие хлопцы в голубых беретах, пребывая в нормальном для праздника «подогретом» состоянии духа, охотно подсаживались к художнику и позировали столько, сколько от них требовалось. Благодарили же Мефодия кто деньгами, а кто и просто поднесенной стопкой, от которой художник, боясь смертельно обидеть грозных клиентов в святой для них день, предпочитал не отказываться.
«Какие замечательные ребята, – думал изрядно захмелевший под вечер Мефодий, стоя в окружении новых друзей, напяливших ему на голову берет и даже подаривших на память настоящий десантный тельник. – Веселые, дружные. Не то что эти дебильные студенты…» Конфликт возник на пустом месте. Внезапно к их уже сформированному коллективу подошли еще пятеро молодцов в таких же камуфлированных штанах и лихо заломленных на затылок беретах. После обязательного ритуала братского приветствия (в котором принудительно поучаствовал и Мефодий) никто не мог даже предположить, что все закончится так трагично.
– Эй, ты, маляр, – глядя на Мефодия остекленевшими глазами, обратился к нему самый малорослый из подошедших. – А ну-ка, намарай нас на память всех вместе!
Несомненно, живи Мефодий в Германии, где любой художник от оператора краскопульта до всемирно известных Альбрехта Дюрера и Кете Кольвиц – der Maler, он бы не обиделся. Но на русском это обращение звучало для портретиста оскорбительно. И пока Мефодий собирался с мыслями, намереваясь отстоять честь своей поруганной профессии, его опередил белобрысый крепыш, чей берет красовался сейчас на голове у художника.
– Спокойно, братан! – сказал он, поднимаясь со стульчика и панибратски хлопая малорослого по плечу. – Погоди, не гони – пусть Мишка, – так по-свойски десантники окрестили Мефодия, – сначала со мной разберется.
– …дцатая? – вдруг спросил у белобрысого один из товарищей малорослого – сухощавый верзила с пушистым, как помазок, аксельбантом на камуфлированной куртке.
– …дцатая гвардейская! – гордо поправил его белобрысый, щелкнув себя по юбилейному значку на небольшом «иконостасе» кителя.
– Ну и где была ваша гвардейская, когда нас обложили в …ком ущелье? – презрительно сощурился верзила. – Зажались, как бабы в У…ке, когда наши пацаны там ротами гибли! Зато здесь все вы… «гвардейские»! Трусы!
Белобрысый задумался, переваривая захмелевшей головой только что услышанное, потом насупился, шумно втянул перебитым носом воздух и вплотную придвинулся к носителю аксельбанта:
– А ну-ка, повтори!!!
Верзила не счел за труд повторить…
