— Да пустяки, — Колька скомкал промасленную бумагу и точным неуловимым движением отправил её в урну неподалёку. — Дома у меня кое-какие продукты есть, вчера ночью купил. Только готовлю я не очень, вот этого в числе моих талантов нет… так… набил холодильник, даже не глядя.
— Я приготовлю, — быстро сказала Элли и смутилась, потому что Колька рассмеялся. — Ты чего?
— Да так… Это будет просто первый раз, когда девушка в моём доме будет для меня что-то готовить.
— А разве… ну, у тебя нет… нет девушки?
— Нет, — Колька перестал улыбаться. — Ну, одевай шлем, поехали!..
…Держась за бока этого странного парня и ощущая, какие у него мощные мышцы, Элли не переставала недоумённо размышлять о том, что здешние девчонки, похоже, слепые дуры?! Если бы эти фиалковые глаза появились на улице, где стояла её школа для девочек — выстроился бы почётный караул…
Как и большинство имперских девушек её возраста, Элли ни с кем ни разу ещё не была в постели. Парень её — он остался в Минске — собственно, был нужен ей, чтобы держать на расстоянии других поклонников, иначе они надоедали бы толпой. Элли едва ли понимала в своём типичном девичьем бессердечии, как мучается бедняга, самоотверженно и безответно влюблённый в неё и забыла, едва вошла в вагон поезда дальнего следования. Но этот Колька совсем не такой. Элли вдруг почти с испугом поняла, что над ним нельзя будет посмеяться, нельзя будет назначить ему свидание, не прийти, а назавтра с равнодушным изящным зевочком сказать: "Знаешь, я забыла…" — и быть уверенной, что он всё равно никуда не денется.
Спина Кольки шевельнулась:
— Приехали, — коротко сказал он, тормозя ловко выкинутой вперёд-в сторону правой ногой.
4.
Дом Кольки был самым обычным, только, что странно — двухэтажным. Точней — полутора, над первым этажом был ещё мезонин. Но сад вокруг оказался предельно запущен, и между шестигранными гранитными плитками, которыми в незапамятные времена была вымощена дорожка, густо пробилась трава. За сплётшимися ветками кустов и деревьями дом был почти не виден. Он стоял в одичавшем саду, словно заколдованный домик из сказки. Большинство окон были наглухо закрыты ставнями. Гараж за домом, похоже, не открывался уже и вовсе сто лет.
— Там отцовский ведеход, но я туда года четыре вообще не заходил, — пояснил Колька, ставя мотоцикл у крыльца и доставая из кармана ключ. Стоя на нижней ступеньке, Элли с неожиданной робостью осматривалась. Ей было не по себе, когда она представляла, что этот парень живёт тут один… со скольких лет? Бррррр…
— Ты что, совсем один тут живёшь? — не выдержала она наконец.
— Тут — да… да где ж он… — Колька явно искал ключ. — Вообще-то у меня есть старшая сестра, но она на двенадцать лет старше, замуж выскочила и уехала, ещё когда родители были живы. Хорошо ещё, потом опекунство оформила, руки мне развязала… а. Вот.
Щёлкнув замком, Колька ногой открыл дверь и рывком вкатил "харлей" внутрь.
— Заходи…
…Внутри был полумрак. Элли различила под потолком пустой патрон лампочки.
— Проходи наверх, — кивнул Колька, чем-то шурша и звякая, — там дверь сразу в мою комнату. Почти все остальные заперты. Давай. А я сейчас.
На неудобной и непривычной, как в старинном замке, лестнице было посветлей. В стенной нише под утопленной вглубь длинной лампой дневного света белела розетка — в неё ничего не было включено. А дверь в саму комнату оказалась приоткрыта…
…Первое, что бросилось в глаза Элли — относительный порядок. У неё были двое братьев, и она имела представление о том, как живут мальчишки — никакая лицейская дисциплина не могла, похоже, заставить мальчишек отучиться пихать мокрые после купания плавки в кеды и вешать носки на торчащий в мишени нож.
Мишень тут тоже была. И нож в ней, кстати, торчал — настоящий финский илве-пуукко. С наборной из берёзовых плашек рукоятью. Но на нём ничего не висело.
У окна стоял большой рабочий стол — с телефоном, электронной пишущей машинкой и даже телетайпом (правда, не верилось, что он подключен — наверное, остался после погибших родителей) Два шкафа — вделаны в стену; в углу, под лампой с зелёным абажуром, стояло глубокое мягкое кресло.
В ногах узкой кровати устроилась тумбочка. Над кроватью висели скрещенные охотничьи ружья: изящная одностволка (12-го калибра, определила Элли, но марку не угадала) и полуавтомат-"сайга" 20-го, такими часто вооружались юнармейцы. Над ними — очень дорогой, отделанный сандалом и серебром, крупнокалиберный штуцер, а ниже — длинный пистолет с прицелом.
Но самым интересным были, наверное, стены комнаты. На них не было того, что обычно украшает стены в комнатах мальчишек — коллекций, вещей, определяющих интересы обитателя, охотничьих трофеев, портретов военных, учёных и путешественников, снимков космических кораблей, разных плакатов, грамот за отличия в разных делах, патриотических панно и лозунгов. В нишах шкафов стояли кассетный магнитофон, стереопроигрыватель и самодельная лазерная установка — но даже это могло показаться вполне обычным…
Слева у окна, над столом, висела моноплоскостная чёрно-белая фотография с изображением нескольких человек, мужчин и женщин, играющих на гитарах на какой-то сцене. Рядом — четыре очень хороших репродукции Лисичкина (1.), все эти картины Элли видела. Они были подписаны в правом нижнем углу странным вензелем алого цвета — что-то вроде вихря-юлы, и она догадалась, что Колька так подписывает свои картины, он же Ветерок… Между стволов ружей был приклеен липкой лентой карандашный рисунок — худое, полное юмора лицо пожилого мужчины в шапке из хвостов каких-то животных. Наверху рисунок пересекала чёткая, ровная надпись на английском —
Raising an axe, boy, look — whether somebody is not necessary behind.
Old "B" — in your fourteenth birthday. (2.)
1. Лисичкин Виталий Владимирович (1990 г. от Р.Х. - 26 г. Серых Войн). Художник-реалист времён Безвременья и начала Серых Войн, фактически человек, воссоздавший школу реализма в живописи в Империи. Создатель знаменитой Владивостокской Галереи (2 г. Безвременья). С 8 г. С.В. - дворянин Империи. Пропал без вести во время экспедиции на п-ов Индостан. 2.Замахиваясь топором, мальчик, посмотри — не стоит ли кто-нибудь сзади. Старый "Би" — в день твоего четырнадцатилетия. (англ.)
Кроме этого, в углу, где стояло кресло, висели шесть портретов. Четверых Элли знала по урокам в школе.
Угрюмый мужчина с копной густых волос и прямым носом. Композитор Бах. Иоганн Себастьян Бах.
Военный в парадной форме гвардии — Виктор Сажин, бард и воин времён Безвременья.
