Зверь никак не хотел заводиться, как будто чувствуя мою злость. То ли карбюраторы перелил, то ли искра пропала, да не заводился он никак. Пришлось свечи выкручивать, а это время. Притом, что жгло мне душу нехорошее предчувствие. Что-то не хотелось мне Саньку с Босым оставлять. А тот уже на берег выполз и о чём-то гутарил с Санькой. Совсем мне это не нравилось, и я торопился. Металлическая головка плясала по рёбрам цилиндров, ронялась и соскальзывала, и времени я потерял порядком, прежде чем продул свечи. Впрочем, на этот раз старик завёлся аккуратно, видимо, чувствуя, что дальше играть со мной опасно. Греться я ему опять не дал, а сразу запрыгнул в седло и поддал газку.
Босой лежал там же, где и выбрался из воды, отсвечивая голой жопой, а вот Саньки при нём не было. Я тормознул возле самого Васьки. Тот только подтянул ногу да скосил глаза на переднее колесо.
- А Санька где?
Босой повернулся ко мне:
- Малой? Черт его знает. Лазит где-то…
Я обернулся по сторонам. Саньки нигде не было. Чувствовало же сердце: не оставляй… Не поделил он что-то с Босым.
- Ты чего ему сказал? – резко спросил я, сползая с седла.
- Что я ему сказал? – окрысился Васька. – Псих твой малый. Стукнуло что-то в голову – и смылся. Что я ему, сторож?
Я быстро соображал: в деревню он не мог убежать, не близкий это путь. Да и мимо меня не прошёл бы: тут с Болота одна эта тропка и есть. На берегу его тоже не видно, да не воду же он полез! Босой, конечно, козёл, но утопиться Саньке не позволил бы. Я уже собрался двинуться в объезд, когда Босой вдруг поднял руку:
- Да вон твой малый!
Я бросил взгляд туда, куда указывал Босой. Направление мне сразу не понравилось: место там было нехорошее. Звали мы его «Корчи». Омуты там – дай Бог, и берег постоянно обваливается. Вместе с ним и деревья тонут, да и гниют там, в глубине, корнями кверху. Попадёшь туда – считай, покойник. На берег не выбраться, слишком круто. Дна нет. Барахтайся, пока тебя корч на дно не утащит…
Саньку я заметил не сразу. А как заметил, сразу врубил передачу и вывернул от воды. Домчаться до него за полминуты домчусь, только не поехал бы он вниз вместе с берегом… Сердце опять начало бешеную пляску.
Санька сидел на берегу. Его беленькая маечка светилась издали. Санька сидел, обняв колени руками, положив на них голову. Заслышав шум мотора, он даже не обернулся. Я бросил МТ прямо на землю и направился к Саньке. Осторожно положил руку на плечо. Санька вздрогнул, и эта дрожь отозвалась в моём сердце горячим уколом.
- Сашка… Что случилось? – неловко спросил я. Но что я мог сказать ещё?
Ответом мне стали нежданные рыдания, потрясшие хрупкое Санькино тело. Я растерялся. Наших деревенских малышей я и успокаивать бы не стал, - реви себе на здоровье. Но Санька, это был Санька… Я присел рядом, рискую каждую секунду обвалить коварный обрыв, и осторожно обнял его за плечи. Санька вдруг сжался от моего прикосновения, и я вдруг отчётливо почувствовал, что рядом со мной сидит совершенно чужой малыш, о котором я ничего не знаю. Моя рука сама сползла с его плеча, и я просто сидел рядом, совершенно не готовый к такому повороту дел. Мне было всего лишь шестнадцать лет…
Рыдания стали тише. Светлая Санькина головка поднялась выше, оторвавшись от ладошек, и я увидел мокрые усталые Санькины глаза, - такие знакомые, милые, мягкие Санькины глаза, серый аквамарин. Сейчас они смотрели вниз, в омут, окружённый чёрными кривыми лапами затопленных корней. Высокий берег круто обрывался прямо в омут этот, и зелёная вода Болота казалась здесь просто чёрной. Мёртвой водой…
- Тут Витька утонул, да? – еле слышно прошептал Санька.
- Тут… - беззвучно ответил я.
Санька промолчал. Я видел – он собирается с силами. И, кажется, я знал, что он хочет спросить.
- Вася сказал, что ты тоже видел, как Витька тонул… Да?
Так вот о чём Босой с пацаном моим говорил… Ну, поговорю я с ним попозже. Что б знал, паскуда, где можно рот открывать, где – нельзя. Я отвернулся и неохотно ответил:
- Да, Санёк. Я за палкой побежал, чтобы его вытащить. По другому тут нельзя. Если в воду прыгнуть, двое утонут. Из Корчей никто ещё не выбирался. Когда мы с палкой прибежали, Витька утоп уже.
Санька молчал. Его потемневшие вдруг глаза с ужасом застыли на одной точке, - где мрачный водоворот закручивал чёрную воду озера. Воронка то распадалась, то возникала на новом месте, и мертвящий танец этот зачаровывал, наполняя душу холодным ужасом.
- Витька… Там ещё? – сглотнув слюну, выдавил Санька.
- Нет, Саш. Его потом нашли, - всплыл. Ладно, давай, поехали…
Санька нехотя поднялся. Я думал, что он направится к мотоциклу, но он сделал несколько осторожных шагов и наклонился прямо над обрывом, заглянув прямо в чёрный глаз омута. Острая тревога кольнула моё сердце, и я быстро шагнул к нему. Санька мигом обернулся, взглянул мне в глаза…
… и ухватился за мою руку.
- Пит… - наконец проговорил он, - Пит, а если бы я тонул, ты бы меня вытащил?
Никогда ещё он так долго не смотрел мне в глаза. И только теперь я заглянул в тайные глубины души этого мальчика, куда раньше мне не было доступа. Там была тревога. Там был страх, детский беспомощный страх, - страх темноты, этого мрачного омута, страх чудовищ, которые могли скрываться в таких омутах… Ужас остаться одному. И ещё, - там была Надежда.
Что я мог сказать? Мои руки охватили Саньку, и я прижал его к себе крепко-крепко, как только мог. И когда его щека скользнула по моей, а мои губы наткнулись на его бархатистое ушко, я ответил:
- Обещаю тебе… Слышишь, Санька? Я тебе обещаю, - я тебя вытащу из любой беды. Ты мне веришь?
- Да, Пит… Не бросай меня, Пит… Не бросай меня, если я попаду в беду… - он прижался ко мне всем своим телом, как будто нечто из этого чёрного омута собралось вырвать его из моих рук. Нечто кошмарное, как сама смерть… И ощущая его горячую, мокрую от слёз щёчку, я ясно расслышал его тихий шёпот, не предназначенный, видимо, для посторонних ушей: - Я люблю тебя, Пит… Я тебя люблю…
До проводов Крысы в армию я Санька не видел. Впрочем, и времени прошло после Болота совсем немного: в среду мы пускали кораблики, а уж в пятницу вечером Крыса позвал меня к себе в город. Ну, отказываться от халявной выпивки не в моих правилах, да и друзей у меня среди городских не Бог как весть много. Посему собрал я свои нечестно нажитые, да поехал к Крысе на посиделки. А там уж и без меня было весело…
Водки было много. По этой причине Крысу я понимаю: не каждый способен одолеть такое количество - да без последствий. И последствия были: Крыса дрых в соседней комнате, а мы пока бужевали в зале. Родаков своих Крыса предусмотрительно спровадил куда-то подальше, и это было к лучшему: сынка-то своего они, правда, и так знали, как облупленного, а вот про его дружков вряд ли имели полную информацию. Оттого Крысины проводы могли надолго отбить веру в людей и у его маманьки, и папаньки, и прочих совместно проживающих. Да, никак не стоило сводить вместе разные поколения, это Крыса верно усёк.
