Не позволил ей соскользнуть у меня с колен, и она возмущенно сверкнула на меня глазами. Правда, долго взгляда на мне она не удержала — отвела глаза, ненамеренно содрогнувшись.
— Ты подстроил мне… Ты специально сочинение за правду выдал и проверку мне устроил… Я же думала, что это правда, я же искренне…
— Для таких, как ты, искренних и сострадательных и написано… только главное — для состоятельных.
— Что?
— У Клауса Крюгера подсмотрел… Сумасшедший старик с манией преследования нередко прежде окончательной потери рассудка, у людей в сети помощи просил, и ему — помогали. Он за их счет достаточно долго по стране скитался, скрываясь от преследований, про которые он и писал каждому, кто под рукой оказывался. Людей за душу такие истории цепляют — преследуемые противники государственного заговора или жесткого режима, сражающиеся за права и правду. Невинно осужденные и страждущие, приговоренные преступным правительством, свидетели страшных и скрытых злодеяний — то, что надо. Главное, в таком деле — убедительность истории, идущая от убежденности автора. Крюгер — умный безумец. Он обладал и — убедительностью, и — убежденностью. Я это запомнил и на заметку взял. Для достоверности я достаточно умен и осведомлен, а для веры… я совру. Я обучен врать.
— Ты собираешься принять помощь у людей, которые считают, что помогают попавшему в беду честному человеку?
— Я честный человек и попал в беду.
— Ты, честный? Ты им врешь!
— Да, только не целиком, а — отчасти. Нам правда худо пришлось, и нас правда преследуют.
— Не выворачивайся! Вранье, как бы оно ни было близко к правде, — не правда!
— А что ты на меня негодуешь? Злись на Крюгера — это он придумал.
— Он честно поступал! Он, и правда, считал, что знал больше позволенного, что его преследовало правительство! И писал он правду — то, что считал правдой!
— И я считаю правдой то, что нас преследуют власти! И разведка, и контрразведка! И военная, и службы госбезопасности! И внутренняя, и внешняя! И как раз за то, что мы знаем об их оружии больше дозволенного — об их биологическом оружии! Разница лишь в одном — мы не только знаем об их оружии, мы еще и имеем их оружие на руках! Мы и есть — их оружие! Биологическое оружие! Только пишу я обо всех наших бедах не так в лоб!
— Ты расчетливо прокрадываешься в души! Этот человек не такой, как ты…
— Этот мой человек — мечта для всех девиц и пример для всех парней недальних стран. Я сделал его в основном для людей молодых, только не первой свежести — для тех, кто еще мечтает о полете высокой мысли, но уже высоко взошел и крепко встал на карьерной лестнице. Этот мой человек зацепит и старых людей, скопивших некоторые средства и вспоминающих надежды юности. И борцам за правое дело он по душе придется, и бунтарям. Страдающим — на жалость надавит, скучающим — нервы пощекочет.
— Вольф, это звучит ужасно… Аж мороз по спине…
— Это мои руки — холодные… Не дергайся — дай погреться.
— Вольф, хватит! Все хватит!
Она спрыгнула у меня с коленей, но я скрутил ее волосы у себя на шеи удавкой, и ей пришлось вернуться ко мне и слушать мой смех, распутывая волосы, сплетенные мной в золотую веревку.
— Я повешусь, если ты покинешь меня, красавица моя!
— Нет, я повешу тебя, если ты не прекратишь так шутить!
Войцех явился к нам с прихваченными остатками продовольствия.
— Ян, что смеешься? Только и делаешь, что веселишься, будто у нас других дел нет.
Он склонился над монитором, читая и качая головой.
— Уж не над чужим же горем смеешься! Нельзя над таким смеяться! Человек в такую беду попал… выручать как-то надо. Я его, как никто, понимаю — попал, ополчились на него власти, а деваться некуда, а выручить некому. Так и бывает — втравишься, не думая, как тебе дальше быть, а когда сообразишь, как все серьезно стало и что тебе осталось только бежать, деру дать никак — даже друзей, даже денег нет. Сквернее может быть только, когда у тебя вообще сообразить не выходит, куда ты на деле втянулся, а главное, — что тебе теперь уйти даром не дадут. Так у него — попер вперед, а куда — не въехал. Только из дурости он в такое дело вмешался — дошло бы до него, не угодил бы он так.
Я подавил смех, стянутый шрамами.
— Войцех, он не из дурости — он из идейных соображений втянулся.
— Какая разница, что он себе надумал, когда в итоге все равно оказалось, что — все от глупости? Поперся он просто со своими соображениями туда, где о них и речи не идет.
— Неужто и тебя проняла история, Войцех?
— А тебя, Ян, нет? У тебя видать сердце каменное.
— Не помню, какое — не видал давно. Пойду посмотрю в холодильнике — я его в холоде храню для надежности.
Я посмеялся тихонько про себя над Войцехом и подтащил к себе Агнешку.
— Пиши.
— Что писать?
— Письма пиши! Продолжай кормить честной народ историями, похожими на мои. Расписывай невзгоды, выставляй напоказ честные намерения, вгрызайся в благородные души острыми зубами и терзай их жалостью к тебе и желанием тебе помочь. Только про правдивость не забывай — убедительность терять недозволительно.
— Вольф, я не могу…
— Мы должны зашибить кучу денег! Иначе нам не добыть требуемого для перехода границы добра и денег! А результат здесь мы не сразу получим — время нужно! А времени недостает! Так что начинай немедля! Давай же! Живей!
— Я не буду.
— Ты должна! Делай! Искупай вину!
Тоскливо всматриваюсь в опущенные глаза девушки, стараясь не смотреть на ее часто и неровно вздымающуюся грудь, и щелкаю выключателем светящей ей в лицо лампы. Скоро час стукнет, а не происходит решительно ничего. Мы с ней уже час сидим друг против друга на стульях… я — верхом и с требовательным видом, а она — скромно и молча.
— Время идет. Хватит уже упорствовать. Все равно некуда тебе деваться. Некуда тебе деваться!
— Нет, я не напишу ни строчки лжи. И не пытайся меня к стенке припереть! Ты все время на меня давишь!
— Да! Ты ведь упорство проявляешь — и не тогда, когда надо! Вы с Войцехом засветились! Нас выследят со дня на день! А у нас денег нет документы достать! У нас оружия защититься нет! Ничего нет! Нам есть нечего! Пиши!
— Не стану я лгать!
Она гордо вскинула голову, сцепив сложенные на коленях руки, открыла горящие губы и блеснула глазами — старается меня отвлечь, но у нее не выйдет.
— Не надо мне изображать такого, когда нам есть нечего! Ты что, не понимаешь, что другой вариант — грабеж на большой дороге?!
Она возмущенно вздернула плечами.