– Нам нужно в Москву. Там разрулим, – Кровник кивает. – Стопудово.
– А щаз мы куда летим? – Пилотка, выпрямившись и пошевелив плечами, начинает тащить из декольте белый шнурок.
– Хер его знает… – Кровник видит, как она извлекает из-под блузки невесомый бюстгальтер с кружевными чашечками. Подносит его к лицу, рассматривая:
– Как они это носят? – спрашивает она почему-то у Кровника.
– А че… – говорит он. – Мне нравится…
Пилотка фыркает. Швыряет лифчик куда-то за спину.
– Так куда летим, говоришь? – спрашивает она, отряхивая ладони.
– Не знаю, – отвечает Кровник. – Похоже, на войну.
– На войну?
Кровник пожимает плечами:
– А на что это, по-твоему, похоже? Человек собирает свою армию, а потом вся эта армия куда-то двигается. У всех полные боекомплекты. На парад?..
Пилотка смотрит.
– Зря ты меня подсадила… Сбил я тебя с толку… – говорит Кровник. – И с курса… Не туда залетела… из-за меня.
– Как раз туда… – она смотрит по сторонам.
– В смысле?
– Ну а кому я груз, по-твоему, везла?
– Кому?
– Генералу твоему, тормоз…
– Не понял…
– От него был заказ. Только он через три-манды-колено все промутил… через вообще левых пряников…
Кровник помимо своей воли зевнул. Почувствовал, как отложило уши. Звук стал четче и острее.
– Продолжайте, девушка, продолжайте… – кривляясь, пробасила Пилотка, имитируя интонацию Кровника. – Я всегда зеваю, когда мне интересно…
Он попытался улыбнуться и зевнул еще шире, прикрыв рот рукой. Охнул, ощупывая левую половину лица кончиками пальцев.
– Что там было, – спросил он, – в этих твоих ящиках? Что за груз? За чем это тут все так бегали?
– Много будешь знать, очень-очень, – сказала Пилотка, – очень-преочень быстро состаришься. У тебя с генералом этим отмороженным итак сплошные непонятки… Бошку же отстрелят… Было б из-за чего… Оно тебе надо?
– Ой, – сказал Кровник. – Ой-ей-ей… Она обо мне заботится… Вы посмотрите…
Пилотка молчит. Смотрит.
– Что делать будем? – спрашивает он.
– А что ты собирался делать, когда меня сюда тащил? – спрашивает она. – А? Костя-Член-Зубило?..
Кровник смотрит на ее острые колени в сетчатом узоре. Видит полоску белой гладкой кожи в том месте, где заканчивается чулок.
– Целовать будешь? Красавчик?.. – спрашивает она.
Кровник смаргивает неожиданную крошку в ресницах. Трет угол глаза. Поежившись, косится в сторону. Отодвигается. Спрятав кисти рук подмышками, прислоняется к бронированной стенке БТР-Д. Глаза его слипаются.
– Уууу!.. – тянет Пилотка. – Поняаатнооо…
– Поспать бы… – шепчет он, – устал я…
Через пару секунд слышен тихий храп.
– Козел, – после долгой паузы говорит Пилотка.
Этот запах во рту: перегара, крови, нечищеных зубов. Кровник чувствует его и кривится, не открывая глаз. Он дрожит от холода. Тело ломит, словно при большой температуре – каждую мышцу, каждую косточку. Он, со стоном разогнув затекшие конечности, щупает свой лоб. Разлепляет слипшиеся ресницы. Дрожит, стуча зубами. Моргает, осматриваясь: один в этом выстывшем бронетранспортере. Зевает, чтобы отложило уши, – и словно пробки из ушей выскочили – далекий гул авиамоторов стал близким. Кровник услышал свое шумное дыхание, голоса за тонкой броней БТР. Нашарил взглядом кейс в свете лампочки, кряхтя, потащил его к выходу из машины.
Он увидел длинный тоннель салона с плафонами больших, но тусклых ламп под потолком, темные пятна иллюминаторов, слепо глядящие во мрак за бортом. Стемнело. По всей видимости, давно. Несколько казачков прильнули к круглым оконцам, расплющив носы о стекло. Хотя не всем из них интересно пялиться в чернильную тьму. Он видит большую компанию недалеко от пилотской кабины. Недалеко от белых повязок с красными крестами, рядом с сестрами милосердия. Кровник видит, как тянут шеи, блестят глазами и вслушиваются. Как шепчутся, обсуждая.
Кровник видит человека, стоящего в полукруге казачков и сестричек. Человек что-то говорит, и Кровник с удивлением понимает, что это Тэтри. Без своих шубы и шапки он совсем не похож на вонючую елку, увешанную цацками. От шамана в нем сейчас мало. Во всяком случае, внешне – просто несвежий мужик с нечесаными седыми патлами в теплом пятнистом бушлате. Кровник перекладывает кейс из руки в руку и направляется к нему.
Шубы нет, а запашок-то остался. Не тот, конечно – слезы из глаз не брызжут – но присутствует. Кровник становится за горбатыми от парашютов спинами бойцов. Торчит над ними как столб.
Девочка. Сидит, смотрит на шамана. Или просто в его сторону?
– Молчи, – говорит Тэтри, – Правильно. Никому знать не обязательно. Главное, ты знаешь…
Кровник видит Соню. Она держит девочку за руку. За тонкое запястье. На секунду возникает странное ощущение, что не детская кисть у Сони сейчас в ладони, а какой-то предмет. Соня тоже слушает Тэтри. Слушает, приоткрыв рот. В отличие от девочки. Девочка смотрит никак. Нельзя сказать, что НЕ смотрит. Смотрит. Но нет в ее взгляде той упругости означающей, что он (взгляд) уперся во что-то.
Она смотрит В. Смотрит ИЗ.
– Я видел тебя… – говорит Тэтри. – Давно… когда был совсем глупый… Мой кут – мой дух – как птенец кукушки сидел в гнезде главных духов на высоком-высоком дереве в Среднем Мире… и духи Среднего Мира вскармливали меня чужими жизнями, яйцами крадеными из чужих гнезд… душами не родившихся птенцов… Я уже совсем забыл, что я не птица – так долго я на том дереве сидел, клювом щелкал… А потом меня вернули домой… даже не понял, как… открыл глаза – а я уже за своим стойбищем… а потом моргнул – а меня уже привели в самое глухое место нашего леса… и там некоторые из моего рода построили для меня урасу…
Шаман начертил в воздухе равносторонний треугольник:
– …из бересты, и там я лежал девять дней и девять ночей. Ждал, когда ко мне слетятся духи всех трех миров, духи всех человеческих болезней… И они прилетели…
Тэтри покачал головой:
– Сначала они отрубили мне голову и насадили ее на верхушку длинного шеста, чтобы эта дурная голова могла видеть своими глупыми гляделками все, что они проделывают… А дальше они разрубили мое тело на мелкие кусочки и принялись делить между всеми своими родами. Всеми родами человеческого несчастья и бесами… Между разными путями смерти и болезней… Я хотел быть настоящим шаманом. Всегда – с самого детства… А настоящий шаман может камлать и спасти больного, только если бесы, от которых больной теперь страдает, получили свою долю при дележе шаманьего тела… Только те бесы, которые причастились моего тела, взяли моего мяса – только те бывают, послушны… а те, которые лишились этого – молениям не внимают, камлания не слушают… Поэтому я девять дней и ночей ждал, пока каждый наипоследнейший бесенок, каждый гнилой зуб, чирей, гнойная рана, сифилис, чума, лопнувший аппендицит – пока все они не отведают меня… пока все они не оторвут кусок мяса и не хлебнут моей крови. И все девять суток они угощались мной, пока не обглодали меня до костей, а потом и кости изгрызли…
