— Савва Кобчик, за спасение командира моего воздухоплавательного отряда, сопряженное с риском для собственной жизни, я награждаю вас этим золотым оружием. Носите с честью.
Я взял кортик в руки. Нажал на кнопку стопора и чуть вынул блеснувшее сизым холодом лезвие из ножен. Склонился и поцеловал клинок. Предательская слеза покатилась из уголка правого глаза. Горло словно перехватило. Надо было что-то сказать, но я не мог. Как онемел.
Король терпеливо ждал.
— Моя жизнь принадлежит вам, ваше величество, — наконец-то хрипло разродился я нужной благодарственной фразой.
— Смотри, Онкен, сразу видно настоящего горца, — улыбнулся король. — Когда я его награждал военным орденом, он так не волновался. А вот хороший клинок для них все…
Внесли три серебряных кубка и бутылку вина.
— За тебя, Савва Кобчик. За твою верную службу мне, — произнес король тост, слегка подняв в мою сторону свою емкость, и с удовольствием выпил.
— Один вопрос еще, ваше величество.
— Валяй, Савва. Сегодня я добрый.
— Что за четыре тысячи золотых в банке на мое имя, якобы полученные от врага, которыми меня обличали?
Король и его адъютант даже не засмеялись, а заржали, как полигонные стирхи.
— Это твои деньги, Кобчик, — ответил мне адъютант вместо короля. — Законные. Лицензионные выплаты за использование твоих патентов на экономичные печки «Булерьян» и «самовары Кобчика». Ты можешь ими свободно распоряжаться после выплаты десятипроцентного налога.
И тут я тупо ляпнул:
— А печка «буржуйка»?
Мои гости опять засмеялись.
— Такие примитивные печки уже были изобретены до тебя, — ответил мне король. — Не огорчайся, еще чего-нибудь изобретешь нам полезного. Кстати, с тебя самовар в подарок мне. Но чтобы он был особенный, не такой, как у других. Чтобы во дворце не стыдно было его держать. Что тебе для этого нужно?
— Листовое серебро, олово и труба из нержавеющей стали, — ошарашенно ответил я на автомате.
В голове прыгала шальная мысль о том, что я теперь не только свободен, но и неприлично богат.
— Еще вопросы? — спросил король.
— Да, есть, ваше величество. Что означает этот аксельбант и эта новая форма на мне?
— Аксельбант этот означает, что ты теперь мой флигель-адъютант и всегда имеешь возможность обратиться ко мне напрямую. Как лично, так и письменно. Мое око, так сказать. А форма… Я перевел тебя в гвардейскую артиллерию. Давай свое последнее пожелание, и мы пошли. Пора, однако.
Я набрался духа и попросил заветное:
— Ваше величество, переведите меня служить в Королевский воздухоплавательный отряд. Мечтаю о небе.
— Видал, Онкен, мечтает он… — наигранно возмутился король. — А кто бронепоезд до ума доведет? Его в третьем же бою расколошматили из полевых орудий.
— Ваше величество, но я писал в рапорте, что это только противопульная и противоосколочная защита, — поспешил я оправдаться.
— Кобчик, моим указом ты назначен командиром бронепоезда «Княгиня Милолюда». С тебя новый проект и его претворение в жизнь. У тебя на это полный карт-бланш от меня, но это должен быть настоящий боевой бронепоезд. Бронепоезд прорыва. Бронепоезд наступления. Любые инженеры и любые материалы. И старый также починишь. Давай другое свое желание, и я пошел.
— Я хотел бы отпуск по лечению провести дома, в горах, ваше величество.
— Нет проблем. Как только будет утвержденный проект бронепоезда, так сразу. Отпуск, кстати, тебе все равно положен по ранению. Но я так и не услышал желания… Хочешь обидеть своего короля?
— Ваше величество, присвойте наконец чин майора начальнику полигона Многану. Он уже больше десяти лет в капитанах ходит, а должность позволяет…
— Душевный ты человек, Кобчик, — задумчиво сказал король. — Тяжело тебе будет при моем дворе. Ну, будь по-твоему… Можешь поздравить Многана со званием майора. Ну, Онкен, нам пора… Познакомь, кстати, Кобчика с его денщиком. И двинулись.
В камеру по команде вошел коренастый мужик лет тридцати пяти в такой же форме, как и на мне. Встал по стойке «смирно» и отрапортовал:
— Ваше величество, разрешите обратиться к гвардии старшему фельдфебелю.
— Валяй.
— Ваши вещи собраны, господин гвардии старший фельдфебель, прикажете грузить в экипаж?
Санаторий действительно оказался очень комфортабельным, хотя и небольшим, но со скромным обаянием настоящей неброской роскоши. Чувствовалось, что над дизайном тут поработал выдающийся художник в соавторстве с ландшафтным архитектором. И это всего лишь гостевой дом загородного охотничьего дворца кронпринца. Отапливался этот дом печками типа «голландок», и на каждого из полусотни пациентов нашлась в нем отдельная теплая комната. Селили сюда исключительно выздоравливающих фронтовиков.
Вокруг располагался прелестный парк в «диком стиле», по которому свободно бродили ручные косули, вымогавшие у всех гуляющих подачку, обычно в виде подсоленного хлеба или печенья. Если не дать, то может такая зараза и боднуть. А рожки у них острые. Или укусить… Спасались от них в беседках — туда копытные рэкетиры опасались заходить. А прибить их рука не поднималась из-за уважения к принцу.
Вежливый, вышколенный персонал офицерского госпиталя здесь также имел своеобразный отдых от госпитального конвейера. По очереди. Месяц через месяц. Постоянными были только завхоз с небольшой командой истопников, дворников, поваров и прачек и начальник санатория.
За парком располагался загородный дворец кронпринца с сокращенным персоналом — многие на фронте. Егеря — так все.
В моей комнате нас двое. Я и мой денщик — гвардии старший канонир Тавор Горлеш. Он из первой команды «шпального» шушпанцера. Ох и материл он при мне его изобретателя на чем свет стоит. И холодно в бронепоезде, и дышать нечем — дымно, гарью несет, и уши болят, и вооружение инвалидное. Заодно поведал мне про краткий боевой путь первого в этом мире БеПо.
— Всего три боя у нас было, командир. — Это я настоял, чтобы он ко мне так обращался, ибо слишком длинный у меня теперь титул, пока выговоришь, забудешь, что сказать хотел. — Как по шаблону. Выскочили во фланг царцам и давай лупить по ним из всего, что у нас есть. В том числе и из винтовок. Как боеприпас кончился — отход. Каждый раз на одном и том же месте. Вот на третий раз они там батарею и поставили на обратном скате так, что ее с пути нам не видать. Попали в поезд всего раза три или четыре. Но нам хватило — все же пять дюймов, командир, это пять дюймов. Тем более не шрапнели, а бризанта. Уважительный снаряд, я вам скажу. Командира нашего в его высокой будке первым делом ухлопали, упокой его ушедшие боги. Неплохой человек был. Не злобный. Механик с паровоза сам догадался задний ход дать и тем всех оставшихся спас. А то бы всем нам там хана настала.
